Маэстро

– Народ величает тебя «композитором в шлеме».

Верди опять засмеялся и покачал головой.

– Я подписал контракты на постановку шести премьер в разных театрах на следующие три года, – лукаво посмотрев на Джузеппину, произнес он с явным интересом ожидая ее реакции.

Она раскрыла рот от изумления.

– Ты шутишь?

Джузеппе пожал плечами в ответ. Какое-то время Джузеппина молча разглядывала его хитрое лицо. Похоже, он и в правду не шутил.

– Это же галеры! – воскликнула она наконец, – Какая цель может стоить такой цены?

Маэстро смотрел на нее и улыбался. Он не собирался отвечать, не собирался обсуждать уже принятые им решения. Он просто любовался женщиной, сидящей напротив него, и разливавшееся по телу тепло напоминало ему о временах юности, терзаний и борьбы. Временах, ушедших всего пару лет назад, но казавшихся такими далекими, как будто с сегодняшним днем их разделяли столетия. Временах, наполненных страхами и болью, но сейчас вызывавшими в сердце лишь нежность и ностальгию.

– Ты же знаешь, что увидеть тебя было единственной причиной моего приезда? – вдруг чересчур серьезно спросил он.

– Я слышала, ты приехал в Парму, чтобы нанести визит могущественному маэстро Россини, – с озорным вызовом заметила она.

– Он дает прием в пятницу вечером, – кивнул Джузеппе усмехнувшись, – Ты могла бы присоединиться ко мне.

– Я подумаю, – с наигранной строгостью ответила она, их глаза встретились, и повисла та самая неловкая пауза, которая заставляла чуть чаще биться сердца обоих. Джузеппина глубоко вздохнула и добавила уже без какого-либо притворства, – Когда ты уезжаешь в Венецию?

– Наутро после приема.

Она кивнула, ничем не выдав своей досады. Меж тем, напоминание о том, что их жизни больше ничего не связывает, едкой горечью подобралось к горлу.

До пятницы Джузеппе успевал сходить еще на один спектакль «Набукко». На этот раз маэстро предоставили место в ложе для особо важных гостей и плату за билет брать не стали.

Джузеппина, сидя перед зеркалом, поправляла макияж, готовясь к выходу на сцену. Маэстро нервно ходил по комнате кругами.

– Если ты берешь на себя расходы по написанию либретто, то четырнадцать тысяч австрийских лир выглядит более чем разумным предложением, – проговорила она, оценивая, насколько ровно легли румяна.

– Как, черт возьми, я пойму расходы на либретто, если у меня до сих пор нет ни либреттиста, ни сюжета?! – раздраженно вскричал Верди.

Джузеппина улыбнулась, она скучала по этому демонизму, который многие считали невыносимым, а ей он почему-то всегда казался очаровательным. Она отвлеклась от макияжа и посмотрела на маэстро.

– Ла Фениче согласовали дату премьеры, но не вышли с предложениями по сюжету?

– «Кромвель», – угрюмо буркнул Джузеппе.

– Гюго? – глаза Джузеппины наполнились искренним изумлением.

Верди кивнул.

– Но… – продолжала было Джузеппина, но запнулась.

– Я знаю.

– А Теми?

– По его собственным словам, венецианская сырость ему не по душе.

Оба глубоко задумались, их размышления прервал стук в дверь. На пороге появился Саверио.

– Пора, синьорина, – обменявшись приветственным кивком с маэстро, произнес он.

Через две четверти часа публика театра Реджо была уже полностью во власти чарующего сопрано синьорины Стреппони. Голос дивы обнимал нежным бархатом сердце каждого в зале. Одухотворенные лица зрителей застыли в восхищении. Она перевела глаза на ложу для особо важных гостей и встретила полный обожания взгляд маэстро. «Похоже, именно так и выглядит настоящее счастье» – мелькнуло в ее голове. Мелькнуло и померкло. Ненавистная ноющая боль опять слегка, как будто играя, надавила ей на грудь, угрожающе поднялась к горлу и отпустила. Если это и настоящее счастье, похоже, Джузеппине не было суждено долго им наслаждаться.

В пятницу синьорина Стреппони, конечно же, сопровождала маэстро Верди на прием к Джоаккино Россини. Пожалуй, о том, насколько в девятнадцатом веке был знаменит хозяин торжества лучше всех в далеких двадцатых годах того столетия написал Стендаль, пошутивший, что после смерти Наполеона нашелся еще один человек, о котором все время говорят повсюду от Вены до Калькутты.

Родился автор собиравших аншлаги по всему миру тридцати девяти опер, тридцати двух камерных произведений и четырнадцати альбомов вокально-инструментальных пьес, в бедной семье, угрюмой, непроглядно-серой зимой 1792 года на окраине провинциального городка Пезаро. Не имевшая шанса получить образование, но от природы обладавшая прекрасным сопрано мать и служивший городским трубачом отец окружили сына заботой, музыкой и мечтами о карьере оперного вокалиста.

Выступать со сцены мальчик начал лет с семи, отчасти из-за проявленных неординарных способностей, но во многом как следствие необходимости использовать все возможности для заработка. Отец, не скрывавший свои политические взгляды, поплатился за них годом в австрийской тюрьме, и маленький Джоаккино с матерью присоединились к бродячему театру, пытаясь хоть как-то выживать на скудные гонорары от сельских концертов.