Мафия и власть

— Какое дивное вино — его вкус напоминает молодость. — Премьер усмехнулся, помолчал, отпил еще вина и продолжал: — Я вот что хотел вам сказать, Владислав Геннадьевич… Вы как-то не похожи на человека, который занимается политикой, но для которого вся политика сводится к интригам в верхах. Такая политическая деятельность для вас мелковата. В то же время вы не производите впечатления болтуна, который еще не успел ничего сделать, а уже кричит на каждом углу о своих действиях и замыслах. В последнее время я замечаю поразительную синхронность политических настроений в разных концах России. Что бы это могло значить?

И так как Варяг выжидательно молчал, премьер продолжил:

— Есть у меня такое чувство, что некие люди — и, возможно, во главе их стоит некий лидер, — обладающие обширными возможностями в разных регионах страны, развернули политическое движение, которое постепенно набирает силу. Оно еще не вышло на свет, потому что недостаточно окрепло, чтобы впрямую побороться с властью. Люди, которые в нем участвуют, возможно, еще не сознают, что составляют единое движение. Однако в их действиях уже сейчас можно проследить единую волю. — Премьер усмехнулся. — А значит, эта единая руководящая воля существует. Она может действовать не прямо, через многие посредствующие звенья, но она есть и представлена конкретными людьми из плоти и крови.

Хозяин дачи умолк и пытливо посмотрел прямо в глаза Варягу. Тот хотел было что-то сказать, но премьер остановил его:

— Я не требую от вас никаких признаний. К тому же я вполне могу ошибаться. Но даже если мои догадки относительно вас справедливы, то я прекрасно понимаю, что вы не вправе их подтвердить. В любом случае мы должны полагаться друг на друга, поскольку придерживаемся сходных взглядов на будущее страны и на пути движения к этому будущему. С этого дня вы получите возможность связываться со мной напрямую, где бы я ни находился. Можете рассчитывать на мою помощь при решении всех тех проблем, которые мы сегодня обсуждаем. Учтите, — премьер наставительно поднял палец, — это означает, что вам через меня будут помогать множество и других людей — весьма влиятельных, умных и талантливых. Свое кресло я могу потерять в любой момент, и думаю, что скоро и в самом деле его потеряю, но вот друзья, к счастью, всегда остаются с нами. Они всегда придут на помощь. От нас требуется только одно — не опускать рук и не сдаваться.

Слава Парфенов был счастлив. В самые дорогие столичные магазины он заходил как к себе домой, хозяйским взглядом окидывал красивых девушек. В самом дорогом заведении он мог себе позволить между делом выпить кружку пива, подзывая официанта неподражаемым хозяйским жестом. Слава овладел столицей быстро и без особых усилий, в то время как многие другие тратили и тратят на это лучшие годы жизни. Весь секрет состоял в его умении делать правильную ставку. Для Славы тараном для проникновения в Москву, в эту неприступную крепость, послужили наркотики.

В Душанбе русская семья Парфеновых (родители- инженеры и вчерашний школьник Слава) голодала в самом буквальном смысле этого слова. Когда-то интернациональное население душанбинских новостроек, создав отряды самообороны, сумело защитить себя от банд погромщиков, состоявших из таджикской молодежи, в основном сельской. Погромщики кричали о защите ислама и родной культуры, а сами желали пограбить горожан, которых они считали богачами, попробовать их женщин, казавшихся такими красивыми, а в идеальном случае и вселиться в их дома, такие светлые и удобные. Изнеженные горожане дали, однако, такой свирепый отпор, что в погромах с тех пор никто даже и не помышлял. Однако если с насилием русскоязычному населению удалось справиться, то победить голод им не удалось. Несмотря на разгром исламистов, на дружбу с Россией и на присутствие российских войск, жить некоренному населению, и в том числе семье Парфеновых, становилось все труднее и труднее. Таджикам тоже приходилось нелегко, но они все же могли найти себе работу и не подвергались опасности в повседневной жизни. Любой начальник-таджик при наличии даже самого способного безработного русского все равно нанимал таджика — лучше представителя своего клана, а еще лучше — родственника. Таким образом, при отсутствии каких-то заметных эксцессов на национальной почве выдавливание русскоязычных продолжалось, и главным его рычагом являлся голод. Однако семья Парфеновых и уехать не имела возможности: на контейнеры для перевозки вещей в Россию денег не было, за их душанбинскую квартиру они могли выручить лишь смехотворную по российским масштабам сумму, а самое главное, конечно, состояло в том, что в России их нигде не ждали.