Мафия изнутри. Исповедь мафиозо

После обеда мне в голову пришла одна мысль. Неподалеку от моего дома была мясная лавка — в Палермо их называют «карнеццерия». Хозяйка ее была вдова, тетушка Луиджина, по прозвищу «катаниза», потому что родом она из Катании. Это была славная женщина. Однажды я оказал ей одну мелкую услугу, когда у ее младшего сына были неприятности, и с тех пор она каждый раз, когда меня видела, рассыпалась в благодарностях. Я пошел к ней, внимательно оглядываясь вокруг. Один из наших, у которого был газетный киоск, сказал мне, что сейчас вроде бы все спокойно, но поздно вечером ожидается «большое движение». Войдя в «кариеццерию», я сразу знаком показал хозяйке, что мне надо с ней поговорить. Она тотчас отвела меня в комнатку за лавкой.

— Я хочу попросить вас об услуге, — сказал я. — Мне необходимо лишь дать знать моей жене, что я нахожусь в безопасности, и узнать, как она себя чувствует и не нужно ли ей что-нибудь.

— Могу я ей отнести кусочек мяса? — спросила тетушка Луиджина и отрезала два отличных ломтя телятины. Завернула в желтую бумагу, которая тогда была в ходу, и вышла. Ее сын, стоявший за прилавком, стал молоть кофе, а я оставался в задней комнатке, чтобы меня не заметил, если войдет, какой-нибудь покупатель. И продолжал обдумывать, как установить связь с друзьями, никого не подвергая опасности. Из телефонного разговора с женой Козентино я не понял, арестовали его или нет. Единственной возможностью что-то узнать было установить контакт со связным, который у нас был в полицейском управлении, и услышать от него, кто на воле, а кто за решеткой.

Когда тетушка Луиджина вернулась, в лавке было полно покупателей и я думал, что она какое-то время постоит за прилавком, чтобы помочь сыну. Однако она сразу же вошла в комнатку и затворила за собой дверь. Это была полная пожилая женщина. Она проделала путь туда и обратно чуть ли не бегом и ей нужно было отдышаться. Одной рукой она держалась за сердце, другой оттирала пот со лба. Она поглядела на меня так, что я никогда не смогу забыть.

— Она умерла!

Нучча скончалась в больнице от кровотечения. Вот почему освободилась койка, а вовсе не потому, что ее выписали. Тетушка Луиджина продолжала говорить, держа меня за руку и без конца повторяя: «Бедняжка, бедняжка» и все такое. Бедная, у нее у самой на глазах были слезы. Я ее не слушал. Я поправил кобуру с пистолетом и вышел на улицу.

Сперва я зашел домой. Уже приехали родственники, все женщины и только один мужчина — новоиспеченный муженек одной из сестер Нуччи, бездельник, которого содержала жена-портниха. Была также и тетка Нуччи, которая ее взяла к себе в закусочную, где я с ней познакомился.

— Будь осторожен, Джованни, тебя уже спрашивали два раза, — сказала она, в то время как меня все обнимали и твердили дурацкие утешения. Это был единственный серьезный человек среди всего этого курятника. Я отвел ее в сторону и сунул ей в руку немного денег. В больничный морг я не мог идти. Ей надо было самой обо всем позаботиться. Я сказал, что, по-моему, Нуччу надо похоронить у нее в селении, где похоронены ее родители.

— Будь спокоен.

— Здесь никто не должен трогать ее вещи. И как только будет возможно, пусть все уедут.

— Будь спокоен.

У этой женщины был сильный характер, таких людей, как она, немного. Мы с Нуччей начинали на ее глазах. Помню, как она на меня глядела, стараясь понять, я всего лишь клиент, один из многих, кто хочет «прикадриться» к Нучче, или же у меня серьезные намерения. К своей племяннице она была по-настоящему привязана. И из всех родственников Нуччи я поддерживал отношения только с ней.

Я вернулся в убежище. От Козентино пришло сообщение: в десять вечера я должен быть у церкви Сан Джованни дельи Эремити. От него двое друзей узнали о моем горе и пришли обнять меня. Они спрашивали, что могут для меня сделать: может, мне что-то нужно? Они готовы были отправиться хоть в кабинет самого начальника полиции, чтобы отомстить за меня. Когда же поняли, что я хочу лишь, чтобы меня оставили в покое, они ушли и дали мне спокойно побриться. Я слышал, как они, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы мне не мешать, разговаривали вполголоса в соседней комнате.

Было восемь часов вечера. Я сел в машину и положил пистолет рядом с собой между двух сидений. Если меня остановят, то я и не подумаю удирать. Я поехал в порт Сант-Эразмо и уселся на одной из тех чугунных тумб, к которым привязывают рыболовные баркасы. Еще не совсем стемнело, и последние рыбаки возились со своими удочками и ведерками. Я смотрел на неподвижную грязную воду и думал о своей судьбе. В одну минуту я лишился отца, жены и ребенка. Оставалась только мать, а потом я смогу сказать, что живу лишь для того, чтобы спать и есть. Если я брошусь в воду, то пойду на дно, как камень: успею лишь сказать: «Боже, помоги мне», — и всем моим мучениям конец. Потом я подумал о тех, что приходили за мной с оружием наготове, чтобы убрать меня. Подумал о полицейских, которые били меня, и о тех, которые били мою жену. Нет, мне нельзя умирать, неужто я собираюсь доставить этим собакам такую радость?