Магам можно все (сборник)

Плотогоны пришли поздно, в конце первого месяца осени. Варан нанялся помогать на разгрузке — был он хоть и пацан, но сильный и умелый. Его поставили рубить сучки — он работал чисто и весело, как брадобрей в цирюльне для горни; за несколько дней до отплытия плота Варан пробился к капитану и попросился в помощники.

— Фу! — сказал капитан и сморщил нос. — Да сколько ты весишь? Будешь ползать в колесе, как муха по потолку!

И добавил, видя недоумение Варана:

— Мне тут не юнги нужны и не сучкорубы, а крутильщики в колесо, чтобы шагали неделями и не ныли… А ты с твоим весом — лишний рот!

Варан поклялся, что нацепит на спину мешок с камнями и будет ходить в колесе с дополнительным грузом — а про себя подумал, что, добравшись до берегов, где растут леса, можно будет просто удрать, да и дело с концом. Капитан ухмыльнулся и подумал, что мальчишка может думать что хочет и что его следует продать с выгодой где-нибудь в свободных водах, на самой окраине Империи.

Ночью накануне отплытия Варан тайком перебрался на плот, и на заре следующего дня они отчалили — продавать древесину, а потом (очень скоро, как мнилось Варану) в далекие земли, в леса, на край света.

На второе утро плавания Варан уже не был настроен так радужно. После ночной вахты ныли ноги и плечи и разрывалась грудь, а порция воды оказалась такой маленькой, что приходилось слизывать стекающие по лицу дождевые струйки. Варан даже не испугался, когда через несколько часов после рассвета на горизонте появилась весельная лодка, куда более быстрая, чем плот. В лодке сидели отец Варана, староста и смуглый чернявый горни — представитель, как выяснилось, самого круглоклыкского князя.

На переговорах тройки с капитаном Варан не присутствовал. О чем говорилось, так и не узнал. Отец велел ему прыгать в лодку, он и прыгнул, и сразу сел на весла.

Всю дорогу до дома — почти день пути — не было сказано ни слова. Варан ждал чего угодно — ремня, палок, заточения в каменном подвале с водой и жгучими медузами…

Ничего не было. Мать повсхлипывала, но слова в упрек не сказала. А отец с этого дня странным образом ожил — будто проснулся. Бросил пить, возился с малявками, обучая их грамоте, пел на свадьбах — можно сказать, стало все, как прежде…

Вот только леса, закрывающие небо, и переплетающиеся далекие дороги — прожилки на древесине — иногда снились Варану, особенно осенью, когда запах осенних плотов стоял над мокрым берегом и влажная блестящая кора казалась живой, погладь ее — инстинктивно дернется…

Отца не было дома. Малявок тоже не было — мать забрала с собой в поле. Внутри приземистого каменного здания царила сырость, разве что сверху не капало, и за то слава Императору.

Первым делом Варан нашел немного сушняка в тайнике (последние припасы перед началом сезона!) и развел в очаге огонь. Зашипели сырые дрова.

…Радужное сияние. Такое же, только не в пример тусклее, исходит от крупных денежных пластинок. Королевские маги кладут на деньги печать, которую никто на земле и на воде не в состоянии подделать. Варан много раз слыхал и от отца, и от плотогонов, и от купцов, да и от тех же рудокопов на Малышке — Империя стоит не на остриях мечей, не на крыльях летучей королевской гвардии, не на воле седых подземных магов, — а на легких пластинках императорских денег. Денег, которые не горят в огне и не тонут в воде, которым доверяет и поддонок и горни, денег, источающих радужное сияние…

Там, в подземельях имперской столицы, седые маги сидят за длинным столом, и у ножек их резных кресел лежат, свернувшись, их собственные чешуйчатые хвосты. Говорят, раз в семь лет маг сбрасывает хвост, в точности как ящерица, и тогда может ненадолго выйти на поверхность, показать себя людям, явиться на прием к Императору… А хвост потом вываривают в бронзовом котле и готовят снадобье, продлевающее жизнь на семь лет, ровно на семь, ни секундой меньше…

Стало быть, простуженный чужак не так давно спускался в подземелья к магам… Или верительную грамоту ему дали уже готовую? Кто он такой в этом случае? И почему путешествует низом?

— Вы бы присели, горни, — пробормотал Варан, делая вид, что очень занят очагом.

Гость не ответил. Варан обернулся. Горни топтался посреди комнаты, разглядывая ее с удивленной брезгливостью. Присесть? — читалось в этом взгляде. Куда? Заплесневевшие стены, влажная каменная скамейка вдоль стены, кучки соли в углах, портрет Императора — вернее, темная доска с очертанием человеческой головы, а внизу написано, что это Его раторское Вели Спо (надпись была такая же старая и облезлая, как сам портрет, и прочитать ее до конца еще никому не удавалось).