Читаем Магеллан полностью

Командиры быстро нашли выход: все знатные португальцы, все командиры, взяв с собой самое ценное имущество, отправятся на лодках к берегу, а матросы и солдаты останутся на отмели и будут ждать, пока с берега за ними пришлют судно.

Это решение вполне соответствовало существовавшим тогда в Португалии отношениям между знатными дворянами — командирами — и простолюдинами — матросами и солдатами.

Командиры объявили о своем решений. Наступило молчание. Тогда Магеллан шагнул вперед и заявил, что остается с матросами. Он взял с уезжавших командиров клятву, что они при первой возможности пришлют помощь.

Шлюпки ушли. Магеллан и его товарищи остались на узкой отмели. Вскоре португальцев стала мучить жажда. Солнце палило все сильнее и сильнее. Магеллан приказал устроить из ящиков и досок навесы и положить в тень всех, кто сильно ослабел. Он влез на груду ящиков и всматривался вдаль — туда, откуда могла прийти помощь. Но сверкавшее под лучами солнца море было пустынно. Так прошло несколько часов. Наконец, от нестерпимого блеска у Магеллана в голове зашумело, в глазах замелькали яркие круги. Командир спустился вниз и сел на мокрый песок. Тотчас его место на ящиках занял другой наблюдатель.

Прошел день, солнце зашло, жара спала. Но измученные люди, казалось, не чувствовали облегчения.

Настала ночь. Многие бредили и жалобно просили пить.

Магеллан не спал. Взошло солнце второго дня. Моряки уже подумывали о постройке плота, когда Магеллан, стоявший на ящиках, тихо сказал: «Парус».

Это была каравелла, посланная на выручку из Каннанора.

Благородный поступок Магеллана произвел большое впечатление. В те времена казалось необычайным, чтобы португальский командир рисковал своей жизнью для спасения рядовых бойцов — матросов и солдат. Даже португальские летописцы, которые вообще относятся к Магеллану враждебно, сочли нужным упомянуть о героическом поведении его во время кораблекрушения у рифов Падуа.

Вскоре Магеллан совершил еще один поступок, вызвавший среди португальцев в Индии не меньшее удивление.

Прежний вице-король Индии д’Альмейда полагал, что раньше всего нужно захватить в свои руки контроль над морскими путями в Индийском океане. Он считал, что для этого достаточно создать мощный морской флот. Территориальным захватам он не придавал большого значения. Он писал королю Маноэлю: «Морское могущество превыше всего. Избегайте захвата новых земель, не стройте новых крепостей, кроме тех случаев, когда это совершенно необходимо для защиты ваших факторий от внезапного нападения. Мы не можем тратить на это наших моряков».

Совсем иной точки зрения держался Аффонсо д’Альбукерк. Первый из европейских государственных деятелей, он выдвинул идею создания колониальной империи. Он полагал, что, только захватив несколько опорных пунктов, португальцы могут закрепить за собой контроль над индийской торговлей и упрочить свое могущество в водах Индийского океана. Он строил планы захвата Адена и Ормуза — городов, через которые шла торговля Индии с Египтом и Персией, одного из крупнейших портов Индии — Гоа и, наконец, Малакки. Д’Альбукерк считал, что, завладев пунктами, контролирующими выходы из Индийского океана, — мысом Доброй Надежды, Аденом, Ормузом и Малаккой — и обладая базой в Индии — городом Гоа, португальцы будут непобедимы.

Пока у власти был д’Альмейда, д’Альбукерк не мог развернуть свою завоевательную программу. Но, став вице-королем Индии, он приступил к осуществлению своих заветных планов.

Прежде всего он направил удар против Гоа. Разногласия среди правителей этого города дали д’Альбукерку возможность внезапно захватить город. Но повелитель Гоа Адиль-Хан, собрав большую армию, осадил португальский гарнизон в Гоа и принудил его покинуть город.

Побывав в Гоа, д’Альбукерк окончательно убедился, что захват этого города — необходимое звено в его завоевательных планах.

Он писал португальскому королю: «В Кочине нельзя срезать ветки без разрешения раджи. Если один из моих людей откажется заплатить на базаре требуемую цену или затронет мусульманскую женщину, форт подвергается осаде. В Кочине лишние пятьсот человек вызывают голод. Там нет ни мяса, ни рыбы, а куры слишком дороги.

В Гоа множество говядины, рыбы, хлеба и овощей, и лишние две тысячи человек никак не отразятся на снабжении города. В Гоа есть пушкари, оружейники, столяры — все, что нам нужно».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное