Магическая Прага

В романе Гашека как лейтмотив проходит идея о засилии бюрократии, с которой связана тема жертвенности и уничтожения несчастных невиновных. “Из Градчанской гарнизонной тюрьмы путь вел через Бржевнов на Мотольский плац. Впереди в сопровождении солдат шел человек в ручных кандалах, а за ним ехала телега с гробом. На Мотольском плацу раздавалась отрывистая команда: “An! Feuer!” (“Пли!” – нем.). По всем полкам и батальонам читался полковой приказ об очередном расстреле одного призывного за «бунт»”[1468]. Когда в гарнизонной тюрьме валяющий дурака больше не возвращается в камеру, потому что Кац взял его себе в денщики, “веснушчатый ополченец, обладавший самой необузданной фантазией, объявил, что Швейк стрелял в своего ротного командира и его нынче повели на Мотольский плац на расстрел”[1469]

. Двое солдат с примкнутыми штыками, верзила и маленький толстяк, ведут его к Отто Кацу: “на Карловой улице маленький толстяк опять заговорил со Швейком:

– Ты не знаешь, зачем мы ведем тебя к фельдкурату?

– На исповедь, – небрежно ответил Швейк. – Завтра меня повесят. Так всегда делается. Это, как говорится, для успокоения души.

– А за что тебя будут… того? – осторожно спросил верзила, между тем как толстяк с соболезнованием посмотрел на Швейка.

Оба конвоира были ремесленники из деревни, отцы семейств.

– Не знаю, – ответил Швейк, добродушно улыбаясь. – Я ничего не знаю. Видно, судьба”[1470].

Нельзя не заметить, что, хотя этот эпизод и пронизан тюремным юмором и в качестве самозащиты приправлен плохо сыгранной буффонадой, он очень явно перекликается с тяжелым финалом “Процесса” Кафки. Мотольский плац находится недалеко от Страгова. Вещь, гроб, представляющий собой величие бюрократической машины, чванливо двигается вперед на телеге, а несчастный осужденный идет пешком[1471]

. Многие невинные висят на все разрастающемся дереве параграфов. В комическом ключе, как на картине Магритта, оно все испещрено трещинами, пробоинами и расщелинами.

Глава 102

По кривым этой административной мышеловки, по узким ответвлениям этого аппарата дряхлый Швейк движется как по лабиринту. Всегда услужливый, проворный, ловкий, он не испытывает того изнеможения и утомления, которые характеризуют героев Кафки, ватных сущностей, зачастую не вылезающих из своей сырой постели. Прибегнув к аллегории, можно отметить, что австро-венгерский лабиринт, по которому странник Швейк абсолютно спокойно в доспехах безразличия передвигается, близок “мировому лабиринту”, театру невероятных пороков и изъянов. И этот путь, который приводит денщика на фронт, этот лабиринт становится для него крестным путем на голгофу.

Форме лабиринта в “Швейке” соответствует сильный взрыв кинетической энергии. Справедливо отметил Пискатор, что, несмотря на пассивность главного героя, в романе “все находится в постоянном движении”, и чтобы лучше передать “тревожное нагнетание событий”, он использовал конвейер[1472]

. Если бы мы стали вдаваться в подробности, то увидели бы не один лабиринт, а целых три: путаница из комиссариатов, казарм, бараков, сумасшедших домов, больниц, тюрем, куда попадает Швейк вначале; лабиринт дорог, запутанный клубок поворотов, который денщик намеренно проходит во время “Будеёвицкого анабасиса”; запутанный лабиринт в Какании, по которому ленивый воинский эшелон, эта каракка на колесах, пробирается с большим трудом, проходя зигзагами, то и дело останавливаясь, запаздывая и сворачивая с пути.

На этом извилистом пути среди постоянных смен декораций самое идиллическое место – это сумасшедший дом, райский уголок, сад блаженств, где человек в своем сумасшествии обретает утерянную свободу. “По правде сказать, я не знаю, почему эти сумасшедшие сердятся, что их там держат. Там разрешается ползать нагишом по полу, выть шакалом, беситься и кусаться. Если бы кто-нибудь проделал то же самое на улице, так прохожие диву бы дались. Но там это – самая обычная вещь”. “Очень хорошо там было, и те несколько дней, что я провел в сумасшедшем доме, были лучшими днями моей жизни: в сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте”[1473].

Один из сумасшедших, которых Швейк встретил во время своего счастливого пребывания, являет собой собирательный образ Арчимбольдо, Библиотекаря (см. с. 197).[1474]. Как в фольклорных напевах и в сказках: X представляется, что он головешка, и умоляет находящихся рядом дуть на него, чтобы потушить; Z, считая себя горчичным зернышком, отправляется на рынок в кувшине с желтой горчицей, потому что горчица не может обходиться без горчичного зернышка.

Глава 103