Инга рывком попыталась повернуться на бок. Пронзила знакомая резкая боль в затылке, но, кажется, слабее. Она вытянула руки, стараясь нащупать край своего ложа. Пальцы ее ощутили лишь грубую шершавую подстилку. Края не было. Она попыталась переместиться в сторону. Должен же быть край! Или она лежит на полу? Она подтянула колени к груди. Помогая себе плечами, продвинулась в сторону. Вытянула руки. Есть! Неровный, выщербленный край деревянной скамьи. Теперь надо попытаться прижать к нему веревку и… В глубине сознания она понимала всю тщетность своей затеи – разве можно перетереть нейлоновую веревку о деревянную доску? Но заставляла себя двигаться, рассудив, что лежать и ожидать конца – еще хуже. Нейлоновую веревку можно растянуть, подумала она, резко дернула руки в разные стороны и вскрикнула от боли. Несколько минут Инга лежала неподвижно, приходя в себя и пережидая боль. Отчаяние охватило ее, и она заплакала. А рядом за стеной все ходили и ходили, там скрипели половицы. И голос… или голоса? Почему он не идет? Пусть приходит. Может, ей удастся уговорить его… разжалобить… Она предложит ему деньги, все, что у нее есть… Ведь тот, из детства, не тронул ее! Надежда вспыхнула в ней на миг и сразу же погасла – он не отпустит ее! Она – свидетель. Он ни за что ее не отпустит. Инга перевернулась на спину и закрыла глаза. Слезы собирались в уголках глаз, бежали к вискам, щекотно оставляя холодные дорожки, и пропадали в волосах…
«Прощай, Ши-Бон! – думала Инга. – Наша первая встреча закончилась ничем, а вторая… Ты сказал, что мы будем вместе до самой смерти… Ты был прав, Ши-Бон!»
Инга плакала и жалела себя, Сашу, отца, лежала, тихо всхлипывая. Ей стало казаться, что она сделалась невесомой и, слегка покачиваясь, парит в воздухе… Боль отступила, сознание стало ускользать, и мысли исчезли…
…Мужчина нагнулся над девушкой. Ему показалось, что она умерла. Инга, почувствовав его дыхание, открыла глаза. Она смотрела ему в лицо заторможенным и безразличным взглядом. Страх, казалось, вытравил в ней все человеческое. Она ничем не напоминала ту красивую самоуверенную девушку, которую он знал. Вася протянул руку, блеснуло тонкое лезвие ножа. Инга, не издав ни звука, подобрала колени и закрыла глаза.
– Не бойтесь, – сказал Вася, – я хочу разрезать веревки. Только и всего. Не бойтесь. Пожалуйста, протяните руки…
Он медленно и раздельно выговаривал слова, стараясь успокоить ее интонацией. Она впилась взглядом в его шевелящиеся губы, не веря ему и пытаясь уловить тайный смысл в его словах. Он перерезал веревки на ее запястьях и щиколотках, помог подняться. Ингу качнуло, и она ударилась плечом о стену. Замерла, пережидая приступ тошноты, чувствуя холод грубо оштукатуренной стены. Голова кружилась, ноги едва держали ее…
– Пойдемте, – предложил Вася, дотрагиваясь до ее локтя. – Осторожнее, здесь три ступеньки.
Они поднялись по ступенькам, она – впереди, он – сзади. В комнате горела неяркая лампочка без абажура, бросая жидкий свет на старую грязную мебель – стол, диван, пару стульев, на давно не метенный пол и серые занавески на окнах. Вася придвинул стул, Инга села. Облизнула пересохшие губы. Бросила взгляд в сторону окна. Там был день. Сколько же она здесь? Посмотрела на дверь.
– Не заперто, – сказал Вася. – Можете уйти. Хотите кофе? Или чаю?
Инга помотала головой, потерла рукой лоб.
– Я хочу умыться, – сказала она, вспомнив. – Где ванная?
– Ванная? Громко сказано. В коридоре, первая дверь налево.
Она с трудом поднялась и вышла из комнаты, не оглянувшись. Колени дрожали, она чувствовала, что еще минута – и ее стошнит.
Она вернулась минут через десять. Лицо еще больше побледнело от холодной воды, волосы были влажными. Вася пододвинул ей кружку с кофе, бутерброды.
– Я не буду, – отказалась она.
– Пожалуйста, – попросил он. – Это снимет стресс. В какой-то мере.
Инга взяла бутерброд, откусила, стала жевать, не чувствуя вкуса. На Васю она не смотрела. Ей не хотелось двигаться, не хотелось думать, ничего не хотелось, только спать… И чтобы исчезла одуряющая дерганая головная боль. Она сделала над собой усилие и спросила:
– Почему вы притворяетесь калекой? Вы сумасшедший?
– Не знаю, – ответил Вася не сразу. – Не знаю. Мне так… привычнее.
– Почему? – повторила Инга. Она до сих пор не спросила его о Ростике. Потрясение было слишком велико, и она инстинктивно не желала возвращаться к тому, что произошло.