Холм венчала груда белесых камней. Два гранитных монолита еще не упали, но их оплавленные вершины походили на оплывшие свечи. Этот круг хаоса был замкнут в кольцо мертвенно-белого гравия, и еще одно - белой глины. По мере отдаления от центра она становилась все более темной.
Гэрлок испуганно заржал и шарахнулся в сторону.
Посох начал светиться. Он излучал Черный свет, побуждая меня убраться подальше от этих камней.
Несмотря на то, что руины возникли уже давно и заключенная в них болезненная сила истощилась, я не стал их рассматривать и поскорее направил пони в обход.
Взглянув с высоты на северо-запад, я увидел соседний холм - тот, на макушке которого находилась застава. И угол дороги, поворачивающей в сторону Хаулетта. А перевести дух позволил себе, лишь когда мы спустились по склону.
Колени мои дрожали. Не только развалины, но и весь этот холм окружала аура разрушения, непереносимая для всякого, кто способен ощущать магию. А возможно, и просто для всякого нормального человека: недаром ведь люди поблизости не селились.
После того, как источник порчи остался позади, естественные препоны буераки, терновник и усиливающийся пронизывающий ветер - казались уже не такими страшными. Дорога, на которую мы наконец выбрались, тоже являла собой нечто вроде преграды - полосу взбаламученной и полузамерзшей грязи. Однако Гэрлок с ней кое-как справлялся.
Не знаю, заметил ли нас кто-либо, но я не видел никого, пока снова не оказался на хаулеттской дороге. На лугах по обе ее стороны паслись отары черномордых овец, а пастухи грелись у костров. Мы обогнали ехавший в одном направлении с нами фургон, а навстречу нам, в сторону Хрисбарга, прокатила старая карета.
Ни один из возниц не удостоил меня даже мимолетного взгляда.
XXIII
К тому времени, когда мы по той трясине, которая здесь именовалась дорогой, доковыляли-таки до городских окраин, уже начали сгущаться сумерки. С первого же взгляда стало ясно, что по сравнению с Хаулеттом даже зачуханный Хрисбарг сошел бы за блистательную столицу. Если в Хрисбарге тротуары были грубо сколочены из досок, тот тут ими даже и не пахло. Да что там тротуары - в Хаулетте и улиц-то настоящих не имелось. Местечко представляло собой хаотичное скопление неприглядных строений.
Однако добрались мы до Хаулетта вовремя: дождь и ветер усилились, а мой плащ превратился в ледяной панцирь. К счастью, почти сразу же по въезде в городок я увидел запущенную халупу с притулившейся рядом с ней сараюшкой. Как оказалось - гостиницу "Уют" с конюшней.
При виде этой конюшни Гэрлок издал ржание, не свидетельствующее о буйном восторге.
- Три медяка, и я поставлю его в стойло с другим горным пони, - заявил в дверях конюшни грузный здоровяк. Был там и мальчишка-конюх, возившийся с чьим-то седлом, но он в ответ на мой взгляд только пожал плечами.
На открытом пространстве стояли незапряженная повозка и экипаж - точно такая же карета, какую я встретил на Фритаунской дороге.
- А еще лучше - поставь-ка его сам, - сказал толстяк, получив требуемую сумму. - Эти проклятые пони лягают и кусают всех, кроме своих хозяев. Ступай в самый конец - там уже один стоит. Такой же, как твой.
Второй пони заржал, но, когда я поставил Гэрлока рядом с ним, умолк. Лошадки принялись принюхиваться одна к другой. Я спрятал посох в солому, расседлал Гэрлока и, пошарив вокруг, нашел старую щетку. К тому времени подошел и конюх, не тот пузан, с которым я разговаривал, а мальчонка.
- Зерно есть?
Паренек посмотрел на меня с недоумением, но медяк мигом сделал его понятливее. Он приволок побитую кадку с зерном, и я задал корму обоим пони. Убедившись, что Гэрлок устроен как надо, я счел себя вправе позаботиться и о своем ночлеге.
Стоило мне войти в трактир, как в нос ударила едкая смесь не самых приятных запахов - кислых овчин, немытых тел, прогорклого масла и дыма. Чтобы толком рассмотреть задымленное помещение, мне пришлось прищуриться. Прямо от широкой двери, в которую я вошел, тянулись длинные грубые столы с лавками по обе стороны. В дальней части зала, отделенной тонкой перегородкой, стояли квадратные столики из более темного полированного дерева.
Судя по числу гостей, "Уют" давал пристанище всем, кого нелегкая заносила в Хаулетт. На лавках за длинными столами мужчины и женщины сидели вплотную, плечом к плечу. На господской половине свободные стулья имелись, но немного, а незанятых столиков не было ни одного.