– Есть только один человек, у которого имеется доступ к большому количеству сплава. Состав довольно специфический…
– Около пятидесяти пяти процентов золота, сорок пять – серебра, три процента меди, а остальное – случайный мусор.
– Да.
Samos electrum, полученный из монет, отчеканенных на греческом острове в Северном Эгейском море в 600 году до нашей эры.
Мое сердце пропустило удар. Логика проиграла, а моя неразумная паранойя восторжествовала.
– Полагаю, ты в курсе, то это означает, – произнесла она.
– Угу. Спасибо, – ответила я.
– Будь осторожна.
Я повесила трубку.
Роланд. Только он владел запасом пресловутого электрума.
Без сомнения, он хотел, чтобы сокровище тратили экономно, возможно изготовив из него пули или колья, однако ракшасы расплавили его, чтобы вылить на лицо Дерека.
Уроды.
Итак, Роланд оказался Султаном Смерти. Если я продолжу противостоять ракшасам, то вступлю в конфронтацию с его агентами. Меня обнаружат.
– Ты в порядке? – спросила Дали.
– Лучше не бывает, – ответила я.
Волна горячего гнева накрыла меня. Если бы меня раскрыли, я стала бы бороться с ним всеми силами, как и моя мама. Это была иррациональная, абсолютно идиотская мысль, и я упивалась ею. Я чудовищно устала от приступов паники, но я не сдамся.
Джим поднялся по лестнице.
– Он очнулся и разговаривает.
Я бросилась вниз, оставив свой кофе.
Он сидел на кровати, его ноги укрывала синяя простыня. Он был в человеческом обличье, цвет кожи вернулся к нормальному.
Волосы, как и раньше, стали темно-каштановыми.
Вот и все, что осталось от прежнего Дерека.
Его лицо утратило идеальную симметрию. Черты приобрели суровость и грубую твердость.
Я всмотрелась в него: теперь его лицо от верхней губы и до линии волос на лбу казалось слегка неровным, будто разбитые кости черепа срослись не совсем правильно. Раньше, если он приходил в какое-нибудь злачное место, кто-то ему свистел и говорил, что он слишком хорошенький. Теперь люди смотрели бы в свои стаканы и шептали друг другу: «Вот парень, который повидал много всякого».
Он поднял на меня взгляд. Темные бархатные глаза уставились на меня. Обычно в них искрилось лукавство, пробивавшееся сквозь мрачное самообладание волка. Сейчас от него не осталось и следа.
– Привет, Кейт.
Его губы шевелились, но мне потребовалась секунда, чтобы соотнести низкий скрипучий голос с самим Дереком.
– Повреждены голосовые связки? – спросила я.
Он кивнул.
– Это навсегда, – тихо произнес Дулитл и вышел из комнаты.
– У тебя такой голос, будто ты зарабатываешь на жизнь убийством людей, – сообщила я ему.
– Да и выгляжу так же, – улыбнулся он.
Эффект был пугающим.
– На тебе есть место, по которому можно ударить?
– Зависит от того, кто будет бить.
– Я.
Дерек поморщился:
– Тогда нет.
– Уверен? У меня за пару дней накопилось много груза, который нужно сбросить. – Мой голос сорвался.
Я пыталась взять себя в руки.
– Абсолютно.
Моя вина, тревога, беспокойство, боль и сожаление – все то, что я тщательно упаковала и спрятала в самые глубокие уголки сознания, чтобы я еще хоть как-то могла функционировать, внезапно мгновенно разрослось и стало давить на меня. Я боролась, чтобы сдержаться, но это было сродни попыткам бороться с приливом. Намека на облегчение было достаточно, чтобы поток прорвался и потопил меня.
Позвоночник превратился в мокрую тряпочку. Я прижала руки к бокам, пытаясь сохранить равновесие и не упасть. Твердый, горячий ком встал в горле. Мое сердце глухо билось. Это было больно, очень, и я даже не понимала, откуда исходит боль. Я просто знала, что она есть. Холод и жжение одновременно окутали меня, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали.
– Кейт, – откуда-то до меня донесся встревоженный голос Дерека.
Если бы я только могла сказать, что я в порядке.
Мне хотелось заплакать или кому-то пожаловаться: я очень нуждалась в освобождении, но мои глаза оставались сухими, и боль никак не отпускала, терзая меня изнутри.
Дерек наклонился ко мне. Он побледнел, новое лицо застыло как маска.
– Прости.
Он уткнулся лбом в мои волосы, обняв меня за плечи. Я повисла в собственном, полном боли мире, словно пылинка посреди бури.
– Ты не можешь больше так со мной поступать, – сейчас мой голос звучал как заржавевший, будто я им не пользовалась годами. – Ты не можешь показывать мне, что у тебя есть проблемы, и не позволять помочь. Не давая мне ничего сделать.
– Не буду, – пообещал он.
– Я не сумею справиться с чувством вины.
– Обещаю, я не буду.
Все, о ком я осмелилась заботиться, все, кого я любила, умирали – жестоко и мучительно. Мама погибла, воткнув нож в глаз Роланду, поскольку он хотел убить меня. Ее украли у меня прежде, чем у меня появилась возможность ее запомнить. Папа скончался в своей постели. Я даже не знала, как или почему. Он отправил меня на тренировочный забег на три дня в пустыню – там были только я и нож.
Запах поразил меня в десяти ярдах от входной двери. А потом я увидела отца. Труп распух. Кожа покрылась волдырями, из тела уже вытекла жидкость. Он выпотрошил себя сам – меч был зажат в его руке.
Мне уже исполнилось пятнадцать.