- И когда ты, Виталик, видел его, этого прокурора? - спросил Кривошеев.
- Вчера.
- Вчера? - переспросил Кривошеев бросая на меня многозначительный взгляд. - Ты ничего не напутал?
- Обижаешь, Николай! - поморщился пленный от боли. - Я всё-таки с ума не сошёл! Точно вчера. Какой мне смысл что-то придумывать?
Вот ведь какой интересный ребус получается! Опять Балдеев! Настоящий, собственной персоной? Или может быть, это очередной андроид, назвавшийся прокурором Балдеевым? На всякий случай я решил уточнить:
- Ты хорошо его рассмотрел?
- Он стоял от меня в двух шагах, - уточнил пленный. - Его было невозможно не рассмотреть.
Я в целях проверки обрисовал яркий портрет подполковника Максима Ледового, поинтересовался, не Балдеев ли это? Пленный отрицательно качнул головой, подтвердив тем самым, что говорит правду. Тогда я описал лицо и манеры андроида-Балдеева, которого уничтожил Лука. На этот раз пленный с уверенностью подтвердил, что именно так и выглядел прокурор, отдавший приказ.
Мы снова переглянулись с Николаем. Он еле заметно сделал глазами знак и снова посмотрел на пленного:
- Виталик, мне нужно взять живым пилота вертолёта. Понимаешь?
- Понимаю, - тот опустил голову. Но тут же поднял её и, смотря в глаза Николаю, сказал: - Выдав тебе почти всю информацию о нашем задании, Николай, я пытался как-то искупить свою вину перед тобой. Ты просишь от меня невозможного. Я - офицер, я присягал России, а помощь мятежникам, это уже предательство. Это слишком разные вещи, ты не находишь?
- Не кипятись, Виталик, - ответил Кривошеев. - Послушай меня. Тебя обманули. Ты ничего не понял и погубил несколько невинных парней. Я прекрасно понимаю, что ты исполнял приказ. Но, ты не знал, что данный приказ тебе отдал человек, который следовал своим личным интересам, а не интересам России. Это тоже разные вещи, ты не находишь?
- Возможно, но какая теперь мне разница?
- Есть разница! - несколько повысил голос есаул. - Трое суток назад я думал в точь-точь как и ты. Теперь я увидел обратную сторону медали. И больше не хочу служить правительству старой России, которое живёт лишь для себя, забывая тех, кто создаёт ему богатства и привольную, беспечную жизнь. Я хочу служить новой России, которая поднимется из руин и пепла, но в которой будет всё иначе!
- Зачем ты мне говоришь это? - печально проговорил наш пленник. - Я не пойду на предательство, не хочу быть замешенным в заговоре, как ты. Я никогда не бредил идеями революции. Мы же изучали, что за любое выступление против правящего класса следует деклассирование... Можешь расстрелять меня...
- Разве я собираюсь тебя расстреливать? - спросил Николай. - В этом ты ошибаешься. Вовсе нет. Знаешь почему? Потому, что ты мне не враг и никогда им не был. Не хочешь нам помочь, хорошо, это твой выбор. Не могу осуждать его. Не хочешь быть с нами? Никто тебя не заставляет. Каждый человек должен иметь право на свободный выбор. Но куда ты денешься раненый? Армии нет, государства нет, правительства нет, никому ты больше не нужен. Кто в течение трёх недель, пока заживёт рана, обеспечит тебе уход, лечение, питание? В стране наступает такое смутное время, что даже нищенством не проживёшь.
- Ты странно рассуждаешь, Николай, - ответил Виталик. - "Право на свободный выбор". Это изречение ты откуда взял?
- Я думаю и говорю, как человек новой России! Слушай, Виталик, я поехал к месту посадки вертолёта, а твоей раненой ногой пусть займётся наш доктор. Называй его Евгений Ёж. Мы скоро вернёмся. Не прощаюсь с тобой. Если честно, хочется вспомнить те годы, в которые мы вместе учились, воевали.
- Я у вас буду вроде заложника? - усмехнулся пленный. - Это меняет дело...
Вертолёт, к сожалению, мы захватить не сумели. Не потому, что мы оказались плохо подготовленные и не смогли подобраться к нему незаметно. Мы банально опоздали. Пилот поднял машину в воздух, когда мы ещё до него не доехали около километра. Скорее всего, у лётчика была своя секретная система позывных. На очередной сигнал, который периодически посылал пилот вертолёта на передатчик группы захвата, не поступил ответный.
Мы проводили вертолёт взглядами и развернувшись, поехали обратно.
- Жаль! - сказал я. - Упустили.
- Больше нас господин Балдеев не найдёт, - сказал в ответ Кривошеев. - Теперь мы точно знаем, что в документе маячок. Подбросим этот документ в какую-нибудь встречную машину, и пусть нас ищут, там, где нас нет.
- Ты забываешь ещё про одно важное обстоятельство, Николай, - напомнил я.
- Ах, да! - он кашлянул. - В каждом из нас тоже есть маячки-пеленгаторы. И фамилии наши известны.
- Эти имплантанты необходимо срочно извлечь из человеческих тел, - подтвердил я. - Не знаю, что представляет собой эта операция и насколько она сложна, но нам нужен хирург.
Про то, что такого маячка в моём теле нет, я пока решил не говорить.
Я, смотря в окно БТР, обратил внимание, что из-за далёких пожаров теперь в воздухе постоянно висела серо-голубоватая дымка, в которой смазывались и даже растворялись далеко стоящие строения. Запах этой гари неприятно щекотал мне ноздри.