Магистр

Маэстро же занимался поисками: искал таинственную молодую певицу, явившуюся неизвестно откуда и исчезнувшую неизвестно куда. Себе самому он в минуты особенной неискренности объяснял это мучительным поиском абсолюта, желанием поставить оперу такой, какой она была задумана. Еще он искал книги и следы, как в Китае и Португалии. Со следами в России было гораздо сложнее: русские мифологизировали себя и свою историю – во много раз более короткую, чем китайская – во столько же раз более интенсивно. Но Винсента интересовала не история как таковая, а непонятный след, приведший его сюда. В ноябре наконец-то вступивший в третий десяток жизни Ратленд понадеялся, что навязчивый детерминизм отпустит его, ибо он вот-вот узнает, по какому пути идет и почему.

Он говорил с людьми – с разными людьми в разных местах – и слушал. С музыкантами и театралами, с великими рестораторами и старыми завсегдатаями «Крыма», персонажами столь темными, что история не сохранила их имен, с Зубатовым, с Козловым[79]… Наконец поиск привел его на Сухаревку, к знаменитой московской розовой башне, подаренной Петром заставе, помогшей ему бежать из Москвы[80]. Сухарева башня казалась Ратленду европейской ратушей, но на самом деле этот дерзкий карандаш побывал и Навигацким училищем, и обсерваторией Брюса, Петровского чернокнижника, и укромным местечком для всех тех, кто хотел быть во что-нибудь посвященным, с самых петровских времен. А у ног башни бушевал рынок. Винсент частенько заглядывал туда, вылавливая редкие книги, а знакомый букинист добывал для него издания из малоизвестных или пошедших в распыл коллекций, у наследников старых библиофилов и прочая.

– …А знаете, маэстро, – говорил книжник Семен Аркадьевич из глубин своей вавилонской лавочки, предусмотрительно закрытой изнутри на ключ от несвоевременных посетителей, – куда вам надо пойти за самой интересной книгой в городе?

– В университет? В Кремль? Искать под землей библиотеку этого вашего Иоанна Ужасного? Все это как-то повторно

. Нет – вторично.

– Ну уж… – обиделся Семен Аркадьевич. – Скажете тоже, «повторно». О библиотеке царя Ивана разное говорят…

– Семен Аркадьевич, – свел брови нетерпеливый «маэстро», – что за всеобщая страсть, право слово, как будто во дворе не начало двадцатого столетия, а Темные века. Почему все ищут тайны и заговоры там, где многое уже давно известно? Ведь всплывали же разрозненные книги Иоанна-сыноубийцы… Забелин вон купил фолиант на Смоленском рынке, еще кое-что появлялось. Чего ж еще надо?

Семен Аркадьевич смотрел на клиента искоса и не отвечал.

– Впрочем, простите, – остановил себя Ратленд. – Где, говорите вы, надо искать самую интересную книгу в городе?

– У Брюса, – обиженно вымолвил букинист, поднимая глаза наверх, на башню.

– Но ведь нет больше Брюсов в России, Семен Аркадьевич, вышли все. Уж я первым делом поинтересовался этим королевским родом, столь много послужившим России и столь ею под конец обиженным.

– Знаете, маэстро, – вдруг заметил букинист, поправляя на груди старую душегрею, – много видел я на своем веку иноземцев, что приезжали в Россию, работали и оставались у нас… Но еще ни разу не было такого, чтобы человек явился сюда, скажем, зимой, не зная русского языка, а к следующей осени уже свободно на нем разговаривал. Вот как вы.

– Я довольно способный, – пробормотал Винсент, никогда не понимавший, как реагировать на комплименты, тем паче несвоевременные.

– Не бывает таких способностей, чтоб не путать падежей наших и спряжений, не учась. Я это вам говорю как бывший гувернер. В вас неизбежно есть что-то русское.

– Да что же? Может, загадочная душа? Но хорошо, воля ваша, предположим, у меня была русская бабушка. Теперь-то скажете, о какой книге речь и где ее искать?

– Так ведь вы сами знаете, если упомянули о Брюсах.

– Но ведь вы же не всерьез…

– Вот вам и не всерьез. А только видел я ее у них, еще когда был гувернером.

– Гувернером?

– У милой моей Наденьки.

Винсент помолчал.

– У Наденьки… которая приходится родней Брюсам и, соответственно, Мусиным-Пушкиным? – «Мало ли в Москве Наденек?» – подумал он.

– Приходилась. Отец, старый граф Брюсов, ее…

– Да. Я знаю.

В Москве была только одна такая Наденька. Найти место, где жили Брюсовы, было уже совсем не трудно.

* * *