Магнетизерка

— А еще то ли молились, то ли сказы какие сказывали. Про Сварога-бога, про Ирий-рай. А потом что-то про черных магов вещали, что им-де стала известна тайна рождения нового бога. А что, Семушка?

— Да ничо. Просто любопытно.

— А, — спохватилась Лизка, — они еще барину дали что-то выпить. И сказали, что опосля этого, дескать, ему должна будет открыться стезя, которая только ево, и он будет знать, как ей следовать. Ты чего, Семушка?

Семка молчал. Думал. Ежели барин собрался куда, то он пойдет с ним. Упросит. Он-то знает: барин Андрей Борисович, — оне только с виду такие грозные, а на самом-то деле мягкие внутри, как теля. К тому же, непривычные оне ко всяким неудобствам — куда уж тут без расторопного слуги, который может все устроить?

Упросит, непременно упросит он барина взять его с собой. А дома сидеть — добра не нажить. Да и то: нешто его, Семкина, стезя всю жизнь в лакеях проходить?

Нет уж, дудки!

* * *

Последнее время ротмистр Нелидов много думал. Из головы не выходили два старых волхва, что посвятили его в Хранители и указали Стезю.

«Все в нас есть, — вспоминались слова старшего волхва, — надобно лишь уметь вспомнить. И тогда Путь твой станет ясен, и обретешь ты Стезю, и скинешь личины чужеродные, что надел на себя, и поймешь, кто ты и зачем пришел в этот Мир…»

А он? Зачем он пришел в этот мир? Каково его предназначение, которое, по словам древних старцев, и есть Стезя? Как выполнить волю отца и вернуть «Петицу»? Как заслужить Прощение?

Решение пришло сразу: надо упросить Татищева, чтобы он взял его в розыскное дело. Ведь помогает же ему Турчанинова. Стало быть, будет помогать и он.

Татищев не должен отказать.

* * *

— Не могу, и не проси, — Татищев нервически ходил по своему кабинету, бросая яростные взгляды на Нелидова. — Мало мне одной красной девицы, навязавшейся на мою голову, так еще теперь и добрый молодец до кучи! Поймите же вы, наконец, что сие есть дело важности государственной, посему не терпит никоей огласки, а паче людей посторонних, не служащих в Тайной экспедиции. Вы что, хотите, чтобы меня упекли в Сибирь за разглашение государственной тайны?

— Я все равно и так в деле, — стоял на своем Нелидов. — Ведь именно от меня вы узнали о «Петице».

— Ты свидетель. Свидетели не могут быть одновременно дознавателями по закону.

— Хорошо. Тогда прими меня на службу в экспедицию.

— Кем?!

Нелидов немного подумал:

— Скажем, оплачиваемым агентом.

Он увидел, как сердито Татищев вскинул брови, и поправился:

— Можно неоплачиваемым.

— Тебя будут проверять год! И не факт, что примут.

— Хорошо, я готов быть простым осведомителем.

Татищев молча сморгнул. А Нелидов продолжил:

— Простым. Не штатным. Ты сделал из меня осведомителя, и я докладываю нужные тебе сведения. Поэтому и бываю время от времени с тобой.

— В нужное для тебявремя?

— В этом случае никто не сможет обвинить тебя, что совершенно посторонний человек присутствует при исполнении твоих служебных обязанностей. Ведь я буду уже не совсем посторонним? К тому же, быть одновременно свидетелем и осведомителем по закону не возбраняется?

— Нет.

— Вот видишь?

Татищев перестал вышагивать по кабинету и с нескрываемым удивлением посмотрел на Андрея. А потом произнес, скорее для себя, нежели для собеседника:

— Из лейб-гвардии Кирасирских ротмистров в информаторы. Это же нонсенс!

— Нонсенс, — согласился Нелидов. — Но такое, как видишь, случается.

— Да, случается, — сказал Татищев. — В жизни, верно, много чего такого, что не должно быть, но случается.

Глава двадцать пятая

Кто и как начинает новый день. — Как госпожа Турчанинова встречала солнце снаружи и внутри. — Девице приходить одной к незамужнему мужчине есть полный моветон. — «С вами не соскучишься». — Капитуляция подполковника Татищева. — Кто такой Улисс? — По чьему приказу был убит царевич Димитрий. — Загадочная Вента. — Зачем им это надо? — Легко сказать… — Каково это, ощущать себя богом? — «Ясно, патрон».

Новый день всякий начинает по-своему.

Кто-то встает еще затемно, завтракает вчерашними штями с краюхой хлеба и идет кормить скотину и протчую живность, включая малых детей в лубяных люльках под закопченным потолком.

Кто-то, облачившись в иноческую рясу, истово творит утреннюю молитву, первую на дню, затем берет лопату или мотыжку и идет на монастырский огородишко ковыряться в грядках с редисом, морковью и капустой, ежели тому пришло время.

Кто-то, продрав глаза и наспех глотнув спитого чаю, отправляется в опостылевшие присутственные места марать листы, превозмогая себя и считая дни до окончания двадцатилетнего срока службы и получения пенсиона по выслуге лет, а кого-то будят на походном бивуаке резкая барабанная дробь и пронзительный хрип побудочной трубы.

Кто-то лениво потягивается и, подергав сонетку над изголовьем кровати, ожидает кофею или стопку водки прямо в постель, а есть и такие, кои только укладываются спать, вернувшись из клуба, с бала, дружеской пирушки или раута, а то и с затянувшегося званого обеда.

Мадемуазель Турчанинова начинала день с восходом солнца.