Магнолия

Их сад был весь перекорежен, изрыт, исковеркан, многие деревья повалены, бурьян кое-где торчал островками, а в основном травяной слой был сорван, содран — то ли бульдозерами, то ли экскаваторами. И поверженные кроны деревьев жалко трепетали под порывами горячего ветерка полузасыпанной листвой.

Магнолия дотронулась до ближней яблоневой ветки, потянула, пытаясь вызволить ее из-под пласта рыжей тяжелой глины. Некоторые маленькие веточки освободились, начали распрямляться, отряхивая запыленные листики, — но только с краю. Вся ветка была накрепко впечатана в вывороченный из-под почвы глиняный бугор. Надо было идти. А идти уже не хотелось. Что впереди? Разрушенный, сожженный дом? Убитые Доктор и Юрок? Лучше не знать. Лучше сидеть здесь, греться на солнышке — даже если сидишь на последней нетронутой полоске травы, зажатой между разрушенным садом и бывшей нейтральной полосой. Лучше закрыть глаза и думать, что ничего — ничегошеньки! — не произошло. И не могло произойти. Скоро придут учителя, и надо будет идти на урок. Ой, я не выучила уроки! Пусть, пусть! Это даже лучше — такое горе: не выучила уроки, меня будут ругать, мне будет стыдно, ужасно стыдно — и все по-прежнему — да, да! — лишь бы только все по-прежнему!

Виктор хотя бы пришел… Нашел же он меня в том карцере, вот бы и сейчас возник из воздуха, сказал нормально, по-человечески, куда идти, к кому. У него вроде тогда сорвалось: «К нашим». Наверно, это те, которых она видела в госпитале.

А тот, в госпитале — тоже врач — сам покончил с собой… И не будет ли «по-прежнему»? Было ли «по-прежнему»? Как она себя осознала — уже летели пули, уже кто-то умирал… Это ей хоте лось, чтоб сад был уютный и родной — но чего стоит уют, если его можно изничтожить за одну ночь? И за что, за что уничтожить? Только за то, что мы с Виктором здесь ходили, играли, смеялись во все горло? Одна видимость… И хорошие, добрые люди — Доктор с Юрком — охраняли эту видимость… Что может быть лучше видимости! Зря я не соскользнула в тот зеленый мир. Раз и все, и ничего больше, только облачко атомов в бушующей зелени. А вылезла, потратила столько сил — и зачем? Чтоб сидеть у края разрушенного сада? Виктор, помоги мне!

2

— Орешь-то ты чего? — неприязненно спросил Виктор, возникая рядом.

Он был все такой же нарядный, только теперь его к тому же украшала голубая шелковая лента, наискосок через грудь.

— Виктор! — Магнолия вскочила, обливаясь счастливыми слезами. — Я не орала, Виктор, милый… Мне только было так горько, так хотелось, чтоб ты появился скорей, я не знала, куда идти…

— Ну, мысленно орала. Я же слышал! Сорвала меня с Церемонии Посвящения. Хорошо, что меня уже успели посвятить, — видала? — Он горделиво указал на ленту. — Ну, давай, говори быстрей — что хотела?

— Виктор, — шепотом пожаловалась Магнолия, глотая слезы. — Я ничего не понимаю. Что случилось, какое посвящение? Куда ты меня звал?

— Да, кстати. Я ж тебя должен спросить. Ты почему не явилась в назначенный срок? А? Отвечай, быстро! — и он замолчал. То ли ожидая ответа, то ли вслушиваясь в себя.

— Виктор, родной мой, да я ж не знаю даже, о чем ты говоришь, — залепетала Магнолия, — я ничегошеньки не понимаю, объясни, пожалуйста, толком!

— Так. Что не понимаешь? — отрывисто спросил Виктор. — Конкретно давай.

— Ну… Посвящение это твое… Куда я явиться должна была? Кто назначил мне явиться? Ну, я не знаю — мне ничего не понятно!

— Посвящение есть Посвящение. Что непонятного? Время явки ты уже просрочила. Явиться надо в Храм Семена. Вызов всем послал сам Семен. Что еще? — отчеканив это, Виктор смолк, глядя поверх головы Магнолии.

Молчала и она, потерянно глядя на него и не в силах сообразить что-либо.

Наконец в голове забрезжило. Вызов!

— О каком вызове ты говоришь? — нерешительно спросила она.

— Ты не получила вызова? — бесстрастно уточнил Виктор.

— Нет… — тихо, нерешительно ответила Магнолия.

— Но ты умеешь совершать пространственные переходы? Ступорить можешь? Мимикрией владеешь? Да, да, я видел — владеешь. Только ленишься.

— Я не ленюсь, — еще тише ответила Магнолия. — Просто у меня то получается, то не получается. Чаще — не получается. И вызова никакого я не получала. И, может быть, ты… — но тут она замолчала, задумчиво всматриваясь в него.

Без сомнения, это был Виктор. Его высокий лоб, перерезанный двумя морщинками, его конопушки на носу, его губы… Но глаза! — она никогда не видела у него таких отрешенных, пустых глаз. И откуда вдруг у него эта манера смотреть поверх головы, замолкать после каждой фразы, будто вслушиваясь во что-то?

— Виктор, расскажи все, что с тобой произошло, — попросила она, — ведь ты…

— Ну что ж, — вдруг безразлично прервал ее Виктор. Он явно не слушал. — И такие нам нужны. Даже такие. Поняла? — его взгляд опустился к ее лицу. Ничего не выражающий невнимательный взгляд человека, которому нет особого дела до предмета, оказавшегося в поле зрения.

У Магнолии все аж замерло внутри.