Magnum Opus

Я налила себе кофе, села за стол, открыла историю болезни Инны и углубилась в записи, сделанные собственной рукой несколько часов назад. Так, личная информация, диагноз, информированное согласие на медицинское вмешательство… А вот лист назначений. Как при любой операции, я назначила Инне антибиотик с профилактической целью, чтобы избежать инфекционного осложнения. Антибиотик… Антибиотик… В голове металась мысль, но я никак не могла ухватить её за хвост. Перелистав несколько книг, в том числе «Справочник лекарственных средств» Видаля, я, кажется, поняла, что происходило с Инной. Но очень надеялась, что ошибаюсь.

– О, Лера, а ты чего тут делаешь? – Лилия Михайловна вошла в ординаторскую, стянула хирургическую шапочку и устало опустилась на диван.

– Лилия Михайловна, мне нужна ваша помощь. Пойдемте, посмотрим пациентку?

Пятна покрывали уже и руки, и лицо Инны. Я передала ещё несколько назначений медсестре, и она побежала в процедурный кабинет за препаратами. Лилия Михайловна тяжело вздохнула и проговорила:

– Да, ты права, Лера. Это синдром Лайелла. Одна из самых тяжелых аллергических реакций на лекарства. Что она получала?

Я назвала антибиотик.

– Отменила?

Я кивнула.

– Да, – протянула заведующая. – Редкая болячка, но гадкая. Третий раз в жизни такое вижу. Вызывай на консультацию реаниматолога.

Николай

– Встретил вчера в приёмнике барышню – красотка, ну просто обворожительная! Пригласил её провести вместе вечер, а она мне знаешь, что в ответ? Практически послала меня! Вежливо, правда, корректно, но отшила! Послала меня! Меня – Романа Нестерова! – громким шепотом изливал мне душу коллега и по совместительству мой хороший друг.

Утренняя пятиминутка шла своим чередом. Актовый зал был полон докторов. Начмед больницы слушал доклад одного из дежурантов отделения, а я слушал откровения Романа Олеговича – тоже своего рода начмеда, но немного в другой сфере. Роман давно прослыл бабником в больнице. Но статуса своего он не стыдился. Напротив, гордился им. Семейными узами себя связывать не спешил, барышням своим ничего не обещал, но и не обижал никогда. Не обходилось, конечно, без скандалов. Они были редки, и Роман Олегович умело их гасил.

И тут выясняется, что накануне отфутболили уже его! Я едва не расхохотался в голос. Начмед грозно на меня зыркнул. Я выставил ладонь вперед: мол, молчу-молчу! Роман тоже затих, и мы попробовали вникнуть в речь докладчика.

Оказалось, что к нам в реанимацию этой ночью перевели пациентку из гинекологии с синдромом Лайелла. Её состояние резко ухудшилось буквально за одну ночь. Из студенчества я помнил, что это тяжелая аллергическая реакция на какой-либо лекарственный препарат, чаще антибиотик. С человека слезала вся кожа, как при солнечном ожоге. Буквально вся. Лицо, руки, ноги, туловище… Отторгающийся эпителий необходимо было снять, открытые раны обработать и перевязать. Предстояла весьма трудоёмкая операция.

После того, как освободился, я написал протокол операции и решил сходить в реанимацию, навестить пациентку. Несмотря на то, что прошло всего около часа. У палаты ОРИТ я застал доктора, кажется, из гинекологии, и посетителя. Это был мужчина примерно моих лет, щёгольски одетый. Брюки, рубашка аляповатой расцветки, пиджачок. И поверх всего этого великолепия накинут белый халат. Мужчина встревоженно смотрел на пациентку сквозь стеклянную перегородку, отделяющую палату от поста дежурной медсестры, а доктор объясняла ему ситуацию:

– Её состояние крайне тяжелое. Спасибо за перевязочный материал, который ты принес.

Мужчина кивнул, затем помолчал немного и спросил, с трудом выдавливая из себя слова:

– Какой она будет?

– В смысле?

– Какие могут остаться последствия от ран? – он неуклюже махнул рукой в сторону койки, на которой лежала пациентка.

Меня передернуло. Очевидно, он не понимает.

– Женя, ты не о том думаешь, – ответила гинеколог. – Её жизнь под угрозой. Если в рану попадёт хоть один микроб и разовьётся сепсис, то Инна умрёт.

Руки доктора мелко подрагивали. Она схватила мужчину за рукав и пытливо всмотрелась в его лицо:

– Женя, мы ей очень нужны.

Посетитель отцепил её руку и вышел в коридор.

– Женя! – она развернулась и направилась за ним. Увидев меня, поняв, что я был невольным свидетелем разговора, сухо бросила, – простите, – и хлопнула дверью.

Такое у нас обычно не практикуется. Родных в реанимацию мы не пускаем. Я хотел сделать им замечание, но не смог. Каким-то шестым чувством уловил, что сделаю только хуже. А от того, что на моих глазах разворачивалась настоящая человеческая трагедия, становилось по-настоящему жутко.

Я пытался абстрагироваться от всего, что меня окружало в больнице – переживаний, страданий… Нужно было воспринимать работу как просто работу. Эмоции – в сторону. Но сегодняшняя пациентка не смогла оставить меня равнодушным. Молодая совсем – 29 лет всего. Возникло острое желание напиться.

В ординаторской был один Роман. Он сидел за своим столом и задумчиво смотрел в окно. Увидев меня, он спросил:

– Домой?

– Да, а ты?

– Дежурю сегодня.