Магомет. Его жизнь и религиозное учение

Глава II. Ранние годы Мухаммеда, его религиозное призвание

Отец Мухаммеда умер за два месяца до его рождения, а мать – когда ему было шесть лет. Воспитывал его сначала дед Абд-эль-Мутталиб, а потом – дядя Абу-Талиб, которого он еще в отрочестве сопровождал в Сирию (по торговым делам), и там, в Басре, по преданию, один несторианский монах, по имени Бахира, предсказал ему великую судьбу. В 584 году во время войны между корейшитами и Бену-Хавазин он сопровождал своих дядей в сражении при Нахле и поднимал для них падавшие стрелы. Родители Мухаммеда, хотя принадлежали к господствовавшему роду, были бедны и не оставили ему никакого состояния. До 24-летнего возраста он был в услужении у своих дядьев, пас их стада или же исполнял должность погонщика верблюдов. Несмотря на такое незначительное положение, он стал известен своими способностями и честностью и получил прозвание эль-амин,

что значит верный. В 594 году богатая вдова (от двух мужей) Хадиджа, дальняя родственница Мухаммеда (дочь Ховейлида, внука Абд-Менафова), обратила на него внимание и сделала своим приказчиком. Он с успехом водил ее караван в Сирию, и в следующем году она вышла за него замуж. Ей было сорок лет, ему – двадцать пять. Брак их был вполне счастлив, хотя не дал Мухаммеду мужского потомства; три сына, рожденные ему Хадиджой, умерли в детстве, дочери же – Зейнаб, Рокайя, Омм-Кольсум и Фатима – остались в живых и впоследствии сделались мусульманками. Когда родилась последняя дочь, Хадидже был уже 51 год; она после того прожила еще 13 лет, и Мухаммед все время был ей верен; нет так же вероятия, чтобы до брака с нею он знал женщин. Таким образом, неумеренность в чувственной любви, которую обыкновенно ставят в вину Мухаммеду, относится исключительно к его старости и должна быть приписана скорее прежнему воздержанию, нежели порочным нравам. Оправдание старческих слабостей Мухаммеда и вместе с тем объяснение его тридцатилетней добродетельной жизни можно найти в его собственном, очевидно искреннем, заявлении: “Более всего на земле я любил женщин и ароматы, но полное наслаждение находил всегда только в молитве”.

Сила духа, обнаруживаемая человеком, находится в прямом отношении с силой тех низших душевных страстей, которые он поборет в себе. Великая сила, обнаруженная Мухаммедом в его историческом деле, питалась его сдерживаемой страстностью. Если бы он сдерживал ее всегда и во всем, он был бы совершенным человеком, каким он не был и быть не мог. Он не имел и притязания на такое совершенство, а потому вполне несправедливо осуждать его за человеческие слабости, которые он не скрывал. Точно так же несправедливо ставить вопрос, в какой мере он был истинным и в какой ложным пророком. Это несправедливо уже потому, что он вовсе не выдавал себя за пророка в общепринятом теперь смысле этого слова. Название ресул-аллах,

которое обыкновенно дается Мухаммеду им самим и его последователями, значит посланник Божий,

то есть человек, получивший поручение, миссию от Бога. Миссия эта состояла только в том, чтобы проповедовать арабам единство и праведность Божию, различие добра и зла и будущий суд. Как Мухаммед верно и успешно исполнял торговые поручения, которые ему давали сначала дядья, а потом Хадиджа, так же верно и успешно исполнил он и то поручение, которое он, по своему убеждению, получил от Бога. А на какую-нибудь высшую задачу, требующую чудесных даров и полного нравственного совершенства, он не только не заявлял притязаний, но прямо и много раз утверждал, что никакой подобной задачи не имеет. После этого называть его обманщиком или лжепророком есть верх несправедливости.

Но имел ли Мухаммед действительно ту миссию, которую себе присваивал? Если видеть во всемирной истории дело случая, результат внешнего механического сцепления мелких фактов, тогда, конечно, Мухаммед не имел никакой миссии, но единственно только потому, что с этой точки зрения вообще никто никакой миссии иметь не может. Если же признавать в истории внутренний смысл и целесообразность, тогда, без сомнения, такое огромное мировое дело, как создание ислама и основание мусульманской культуры, должно быть отнято у него; а способ, каким он, по собственному своему свидетельству, получил ее (см. ниже), совершенно согласуется с психологическим опытом и историческими аналогиями.