Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна

– Я согласился оставить полевую работу и прекратить использовать псионические способности. Теперь в моем распоряжении только крохотные импульсы, позволяющие управлять креслом и системой жизнеобеспечения. Больше ничего. Совсем. Даже телепатии.

– Почему? Ты же лучший в своем поколении!

– Но мое тело изуродовано, а репутация разрушена. Если взять мой разум и твое тело, то получится собрать почти полного человека. Почти.

Я отвел взгляд. Даже без мимики он понял, что задел меня.

– А ты стал более ранимым, – отметил он. – Я всего лишь пошутил, но тебя это резануло. Раньше ты не обращал внимания на подначки. Неужели ты так стыдишься пути, который выбрал?

Убрав пистолет в кобуру, я снова включил маскировку.

– Я пришел к тебе. Знаю, что прошло уже много лет, но речь идет о важном вопросе. Однако ты изменился, и в разговоре вряд ли есть смысл.

– Мне жаль.

– Я справлюсь с разочарованием.

– Нам нельзя работать сообща, – произнес он. – Нельзя, чтобы нас видели вместе или могли хоть как-то связать.

– Потому что я радикал? Диаболус?

– Потому что после Молоха меня поставили перед выбором, – ответил он. – Уйти от полевой работы и отказаться от псионики – или по поручению Святых ордосов выследить и поймать моего бывшего наставника, еретика Грегора Эйзенхорна.

Я не нашелся с ответом. Ради меня он выбрал заточение в кресле и отказ от способностей.

– А что до сегодняшнего инцидента с псайкером в доме Веков… – продолжил он. – Думаю, все из-за меня. Я нажил немало врагов. Молох, Куллин и остальные работали не в одиночку. Они входили в тайные ордены и братства, которые теперь хотят моей смерти. Но без псионики я им не интересен, поэтому они пытаются провоцировать меня. Уже не в первый раз. Им нужно, чтобы я снова воспользовался даром. В этом случае я снова стану целью, достойной усилий и мести. Все происходящее тут, с этим Граэлем Охром… скоро закончится. Покой восстановится. Уходи, Грегор. Уходи сейчас, прежде чем они перекроют выходы. Нельзя, чтобы тебя нашли тут. Говорю это и для твоей, и для моей безопасности.

Я кивнул и отвернулся.

– Тебе знакомо имя Орфей? – внезапно спросил он.

– Нет, – ответил я.

Еще один вокс-треск, обозначавший вздох.

– Тогда прощай, Грегор.

– Я и правда был рад повидаться, Гидеон.

С мягким гулом суспензоров кресло развернулось к окну. Рейвенор больше не смотрел на меня.

– Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, – сказал он. Его вокс-устройство не выражало никаких интонаций.

Скрываясь под маскировкой, включенной на максимальную мощность, я выбрался из здания через задний ход и оказался на крутой лестнице, ведущей вниз по склону. Спустя час ходьбы по черным каменным ступеням мне удалось выйти на дорогу, ведущую к гавани. По ней я мог добраться до доков рядом с Шурфатским университетом, в которых меня ждал корабль, и покинуть Малефикер.

За моей спиной все еще раздавались редкие выстрелы. И, судя по ощущениям, опасный разум все еще был на свободе.

Ненавижу бежать с поля боя.

И, как в итоге оказалось, я и не бежал.

Магос

Проснусь – и вижу ту же темноту.

О, что за ночь! Какие испытанья

Ты, сердце, выдержало – и скитанья:

Когда ж рассвет? Уже невмоготу

Ждать снова отступившую черту.

Вся жизнь – часы, дни, годы ожиданья;

Сей тленный, потный ком костей и кожи,

Сам – желчь своя, и язва, и огонь[4]

.

Отрывок из религиозного стиха,Терра, М 2

Глава первая

Костяное побережье

Иногда по ночам он просыпался от мелькавших за окном огней.

Не очень часто. В последнее время шоссе Костяного побережья было не очень оживленным. Время от времени проходили караваны с грузом или случайные грузовые танкеры. Иногда проносился транзитный транспорт, с гудением преодолевая подъем в направлении Делчи или спускаясь вниз, к Тихо. Днем он наблюдал, как тусклые солнечные лучи отражаются от корпусов проезжающих машин, и вслушивался в шум двигателей и перестук тяжелых колес по разбитому скалобетону дороги. Отзвуки других жизней, других историй. Они проносились мимо, искаженные эффектом Доплера, и постепенно затихали вдали.

По ночам огни машин пробивались через щели в ставнях и заставляли тени бежать по потолку его маленькой спальни.

Изредка мелькающие огоньки замедляли движение – вероятно, в надежде, что маленькое строение у дороги окажется забегаловкой или мастерской. Они вновь ускоряли ход, как только понимали свою ошибку.

Крайне редко путники останавливались. Если они стучали в дверь и расспрашивали о дороге, Валентин Драшер отвечал им со всей возможной вежливостью, искренне желая помочь. Но он не так уж много знал. Он уже много лет не помнил даже собственного пути.