Когда я вернулась домой, сердце сильно стучало, в висках пульсировало. Я опять вызвала скорую. Давление 160 на 110, пульс 120. Мне сделали укол, и паника немного отступила.
– Может, тебе пару дней поработать дома? – предложила Вероника на следующее утро. – Твой Зорин хороший дядька, он наверняка пойдет тебе навстречу.
– Я не могу вечно прятаться. Так я никогда не выйду из этого состояния. Я должна смириться с тем, что мне придется видеть его пять дней в неделю, и со временем, надеюсь, меня перестанет это волновать.
– Да уж, вот чем чреваты служебные романы…
Добавить здесь было нечего. Иногда мне так хотелось подойти к нему, взять за руку, поговорить, обнять. Злость, обида и ненависть плавно переплетались с нежностью, желанием и огромной привязанностью. Мне было странно и невыносимо мучительно находиться рядом с ним и не иметь возможности прикоснуться. Меня раздражало его безразличие, но я изо всех сил старалась не подавать вида, что меня это беспокоит.
Следующие два месяца моей жизни напоминали фильм ужасов. С каждым днем я все сильнее ненавидела дорогу до работы – она превратилась для меня в настоящее испытание. Я почти не спала ночами, а днем изо всех сил пыталась совладать с апатией и сосредоточиться на делах.
И повсюду меня преследовал этот липкий, всепроникающий страх, от которого нигде не удавалось скрыться.
Раньше лучшим способом избавления от неприятных мыслей для меня была именно работа. Но в связи с новыми обстоятельствами сосредоточиваться стало непросто. Моя работоспособность заметно снизилась, и я понимала, что скоро это заметит начальство. Однако, как бы я ни старалась, у меня не получалось трудиться в прежнем ритме: выполняла только половину запланированного на день объема, а порой и того меньше. Общение с заказчиками тоже оставляло желать лучшего, и это меня сильно расстраивало.
Моя жизнь разваливалась на части, и с каждым днем я все отчетливее это понимала. Раньше провести выходные дома было для меня чем-то сверхъестественным. Я постоянно посещала разные интересные места, вела активную жизнь, всегда находилась в окружении людей и в центре событий. Теперь же я старалась лишний раз не выходить из квартиры, тем более без имеющегося на то повода. Даже поход в магазин становился для меня подвигом. Никогда не думала, что в тридцать лет обреку себя на домашнее заточение в четырех стенах. Прежде я обожала танцы до утра в клубах с подругами. Сегодня пойти в ночной клуб или даже в кино стало для меня сродни тому, чтобы добровольно отправиться на войну.
Я не могла пользоваться лифтом, а поднимаясь по лестнице, каждый раз испытывала одышку. Проблемы с дыханием следовали за мной неотступно. Меня пугало абсолютно все: я боялась громких голосов и музыки; когда у кого-то из коллег звонил телефон, я вздрагивала, как ошпаренная. В своем телефоне я включила беззвучный режим.
Мне было сложно держать себя в руках, когда люди приближались вплотную – тревога сразу нарастала: начальник наклонился надо мной, чтобы показать что-то в своей папке на компьютере, а мне захотелось оттолкнуть его и сбежать. Я чудом сдержалась, а потом полчаса плакала в туалете от ощущения безвыходности своего положения и чувства собственного бессилия.
На следующий день я не смогла выйти на работу. Я не могла объяснить, что
Навязчивый страх, что приступ снова повторится, безвылазно сидел во мне, не давая спокойно жить. Но сюрпризы на этом не заканчивались, и состояние лишь ухудшалось.
Вскоре у меня появились проблемы со зрением. Я стала плохо видеть, глаза болели и слезились. Я постоянно чувствовала себя уставшей, измотанной, несчастной. У меня часто кружилась голова, и я все время боялась упасть. Особенно тяжело было спускаться в метро, но мне пришлось отказаться от управления автомобилем на неопределенное время: таблетки вызывали странное состояние некоей прострации, к тому же я не могла предугадать, что случится со мной в следующую секунду. Поэтому я старалась привыкнуть к новому виду транспорта.