Маяк в Борсхане

Обычно на это уходит две недели, а может, и больше.

— Два, крайний срок — три, — подтвердил начальник штаба. — Потому что через двадцать дней тебе предстоит быть вот здесь…

Веремеев развернулся вместе с креслом и направил лазерную указку на большую карту мира за спиной. Красная точка вспыхнула на синей глади Атлантического океана северо-западнее Африканского континента.

— Чтобы выполнить очень важное и ответственное задание: произвести испытательный запуск новой БР[9]. Времени у тебя немного, надо успеть забункероваться, а главное, принять на борт экспериментальное изделие…

«Вот дела-а-а!» — Сергеев машинально почесал затылок. Он не ожидал, что служба в новой должности начнется так бурно.

— Это еще не все, — контр-адмирал заметил растерянность молодого командира. — Есть обстоятельства, осложняющие запуск. Поэтому перед выходом будет дан специальный инструктаж об их преодолении.

— Почему не сейчас? — напряженно спросил кавторанг.

Веремеев пожал плечами.

— Похоже, пока никто об этом не знает.

И тут же взбодрил нового командира:

— Чего раскис? Кто обещал, что будет легко? Должность — это не только радость, но и большая ответственность. Если справишься — получишь досрочно каперанга! А потом, глядишь, и контр-адмиралом станешь!

— А если не справлюсь?

Веремеев тяжело вздохнул.

— Тогда никем не станешь. Тогда мы с тобой уйдем на пенсию. И еще человека три. Только других вариантов нет: заменить тебя некем. Экипаж на «России» слаженный, штурман, старпом, командиры боевых частей — опытные и надежные офицеры. Все у вас получится! А сейчас — давай на лодку. Представим тебя экипажу — и впрягайся в работу!

За 20 дней до дня «Ч».

Российская военная база в Анголе. Утро

В семь часов мы уже, как ни в чем не бывало, пили необыкновенно вкусный и ароматный кофе.

— Ну, как? — довольно прищурился Колосков. Вчерашний вечер почти не оставил следов на его лице. Может, только прожилки на носу выделялись сильнее.

— Это Хаим сам, по своему разумению. Из обыкновенной дешёвой молотой робусты! Я когда попробовал, то весь свой запас этих грёбаных растворимых помоев отдал обезьянам. В смысле, поощрил личный состав в честь двадцать третьего февраля.

— Так он у вас самородок! Прирожденный бариста!

— Кто?! — насторожился полковник.

— Бариста — это кофейный бармен.

— Ну и шо? И зачем такие слова? — Колосков осуждающе нахмурился. — Лишь бы тень на плетень навести? Или показать, что ты такой умный?

— Да нет, — смутился я. — Извини. Случайно вырвалось.

— Ну, ладно, — успокоился Колосков. — Только знаешь, как я этого твоего самородка воспитывал? Он перед тем как в сортир зайти, руки мыл с мылом. А когда выходил — прямым ходом на кухню. Объясняли ему — и завпищеблоком, и советники, и наши командиры, и ихние. «Мол, до туалета можешь мыть, можешь не мыть, это твое личное дело. Ну, а после — мой обязательно, это закон гигиены, он всех касается. Ты же за продукты берешься, за посуду, микробы переносишь…» Он слушает, кивает, соглашается. Потом руки вымоет, пойдет, оправится, и опять к продуктам!

Полковник сделал паузу, чтобы до меня лучше дошла безвыходность ситуации.

— И орали на него, и палкой по заднице поддавали, и пистолетом грозили — все бесполезно! Но российская-то армия поражений не терпит! Я взялся и сразу перевоспитал! Скажи как, если ты такой умный? Ну, скажи! Тут твоя сображалка, небось, не сработает!

Я пожал плечами.

— Подумаешь, загадка… Воспитательное упражнение номер два — и все дела!

Колосков осекся и посмотрел на меня с изумлением.

— Точно! Как узнал-то? Простоял пять минут со стаканом, так у него мозги враз просветлились! Он теперь не только руки моет — в душ после туалета несётся!

— Это хорошо, вы прирожденный воспитатель, — льстиво сказал я. — Ну, мне пора!

— Давай, быстрей вертайся, — буднично сказал полковник. — Отпускники возвращаются — значит, и повод есть!

И на старом, раздолбанном вертолете я полетел в каменный век.

Глава 2

Съесть в полнолуние

За 20 дней до дня «Ч».

Джунгли Борсханы. Вечер

— Зачем белый чужак пришел в наш мир? Зачем хотел убить народ нгвама?

Я с трудом понимал смесь искаженного португальского и плохого английского, но, судя по тону вопросов, они не сулили мне ничего хорошего. Из-под шапки спутанных курчавых волос меня снизу вверх зло буравили черные колючие глаза, выпучивающиеся при каждом выкрике; плоский нос широким равносторонним треугольником выдавался над большим, красным внутри, ртом, обрамленным выпуклой верхней губой и тонкой нижней. Все лицо было густо намазано черным, только вокруг глаз оставались незакрашенные круги. Он был похож на бойца группы дальней разведки в маскировочной окраске. Или на спецназовца в черной маске. Но продетое сквозь носовую перегородку перо, загнутое с двух сторон вокруг рта, портило впечатление, а такие же перья, продетые сквозь кожу на висках и головной убор — вроде шляпной тульи из дерева, с торчащими в стороны разноцветными перьями и меховой макушкой, окончательно уничтожало это сходство.