Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

Став курсантом военно-политических курсов при 41-й стрелковой дивизии, он познакомится вдобавок к Багрицкому еще и с Олешей и Шенгели, которые, как пишет Сосюра: «в светлые и добрые руки взяли мое сердце и показали ему дорогу в лазурное небо поэзии», – расскажет он позднее в своей автобиографии, а в июле 1920 года напишет в Одессе стихотворение: «Шагами шумными, в шинели, шелком шитой, к Шенгели спешно шел…»

«Я стал украинским поэтом, – напишет потом Владимир Сосюра. – Потом, после гражданской войны, в Харькове я познакомился с поэтами Куликом, Блакитным и другими, но встречи с Шенгели, Багрицким и Олешей навсегда запечатлелись в моем сердце. Багрицкий говорил: “Надо развить свой художественный вкус”, – а лозунгом Юрия Олеши было: “Слово должно светиться”».

Здесь же, в Одессе, пробующий свои литературные силы Георгий Паустовский впервые попал в среду молодых писателей. Среди сотрудников газеты «Моряк» были молодые одесские поэты и прозаики Катаев, Ильф, Багрицкий, Шенгели, Лев Славин, Бабель, Андрей Соболь, Семен Кирсанов и даже престарелый писатель Юшкевич. Паустовский тогда жил у самого моря, и много писал, но еще не печатался, считая, что он еще не добился умения овладевать любым материалом и жанром.

С января 1920 по август 1921 года Шенгели является главным редактором Одесского «Губиздата». В 1920 году здесь вышли «Избранные сонеты» Эредиа, переведенные им, и второе издание его «Еврейских поэм». А в 1921 году были напечатаны его драматическая поэма «1871 год» и сборник стихотворений «Изразец». Еще в 1919 году в Одессе им были опубликованы отдельными изданиями драматическая поэма «Нечаев» и большая теоретическая работа «Трактат о русском стихе. Органическая метрика». Основная часть этого «Трактата» была наработана Шенгели еще в Харькове, так же, как и переводы из Жозе Марии де Эредиа, среди которых просто нельзя не выделить его замечательного «Козопаса»:

По спутанным следам в овраге этом дикомЗачем преследуешь козлиное руно?

Ты не найдешь его: становится темно.Здесь ночи ранние в лесу под горным пиком.Давай присядем здесь. Внимая птичьим крикам,Пробудем до утра. Есть фиги и вино.Но тише говори: Дианы луч давноОсеребрил весь лес, и боги в сне великом.Гляди: вон узкий грот. Теперь укрылся в нем

Сатир приветливый. И если не вспугнем,Он выйдет, может быть, из этой темной щели.Ты слышишь? Ветерок свирели звук пронес.Он! Видишь, как рога его за луч задели,Как он плясать повел моих ленивых коз!

Здесь же, в Одессе, в 1920 году было вообще положено начало циклу сонетов Шенгели, которые занимают особое место в его творчестве, заслуживая наименование «постгойевских», близких к фантасмагории. Эти стихи – воплощенные в безупречную классическую форму страшных картин Гражданской войны, кровавой междоусобицы, безжалостной бойни, очевидцем которой пришлось быть Шенгели в 1918–1921 годах в Харькове и Керчи, в Севастополе и Одессе. Уже сама стыковка совершенной поэтической формы сонетов с описанием в них сцен безудержного насилия, разрушения и жестокости несомненно являет собой сильный стилистический и психологический ход. Вряд ли следует видеть в этом жесте признаки некой авторской отстраненности. Скорее, здесь и звучит, и молчаливо насыщает собой контекст интонация неодолимой горечи и бесконечного сожаления, как в сонете «Комендантский час»:

Норд-ост ревет и бьет о дом пустой.Слепая тьма ведет меня в трущобы,Где каменные обмерзают гробы.Но – поворот, и вот над чернотойСтеклянный куб, сияньем налитой,Тень от штыка втыкается в сугробы,И часовых полночные ознобы

Вдруг застывают в ледяное «стой!».И пуговица путается тугоПод пальцами, и вырывает вьюгаИзмятые мандаты, а латышГлядит в глаза и ничему не верит:Он знает все, чего и нет… Вдоль крышЛязг проводов верстою время мерит.