Майор из Варшавы

– Не горячись, хлопче, – Малевич положил руку Сергею на плечо. – Тут дело серьезное. Панас верно говорит, может, еще и драпать придется, ну а в случае чего, не я один, а вы все на подхвате…

Разговор прервало быстрое шлепанье шагов по мокрой дороге. Из-за поворота выскочил младший Дубяк и, увидав своих, замахал руками.

– Едут! Вдвох…

– Ну, молодец! Хорошо… Теперь скочь до брата, – Малевич кивнул головой в сторону поляны, – и, если там пусто, подавайтесь по-троху назад. А как у нас стрельба кончится, то сразу сюда, но осторожненько… Понял?

– А може, я тут?.. – начал было хлопец, но тут уж рявкнул дядька:

– Цыть, я сказав! – племянника как ветром сдуло, а сам Дубяк повернулся к Малевичу. – Командуй, комиссар…

Но командовать не пришлось. Двое с винтовками спрятались за стволы потолще, Малевич, держа наган наготове, залез поближе к колее, а остальные отошли назад под деревья и там затаились.

Едва засада успела распределиться, как послышалось звяканье сбруи, и из-за поворота показалась груженая фурманка. Она подъезжала медленно. Лошади выгибали от натуги шеи, и все равно подвода, заваленная мешками, то и дело проваливаясь колесами в разъезженную колею, еле ползла. От каждого толчка, сидевшие рядышком полицаи, пьяно покачивались, и при этом один из них лениво потряхивал вожжами, а другой, похоже, дремал, опершись на поставленную стоймя винтовку.

До намеченного куста еще оставалось порядочно, когда кто-то не выдержал, и из леса раздался первый, особенно громкий выстрел. За ним горохом зачастили другие. Один полицай сразу ткнулся носом, но второй успел выпрыгнуть из фурманки. Решив, что он хочет сбежать, Малевич рванулся вперед и выскочил на дорогу. За ним бросились остальные, хлопнуло еще несколько запоздалых выстрелов, и через минуту все было кончено.

Разлезающиеся, насквозь промокшие постолы отчаянно скользили по грязи и, метнувшись к первой подводе, Малевич почему-то подумал: «Сейчас с полицая сапоги сдеру!»

Убитый наповал возница повис над колесом и, стаскивая его с сиденья, Малевич услышал, как из четвертной бутыли с бульканьем выливаются остатки самогона.

Только теперь комиссар сообразил, что в ответ не было сделано ни одного выстрела, и огляделся. Все, прятавшиеся в засаде, выскочили из-за деревьев и возбужденно галдели. Только Сережка-москвич, уже успев выскочить на дорогу, нетерпеливо рвал винтовку из-под полицая, свалившегося прямо в грязную колею.

– В лес! – заорал, приходя в себя Малевич. – Быстро! Подводу и полицаев в лес!

Убитых прибрали быстро, но с фурманкой ничего не получалось. Завернутая в лес упряжка никак не могла вырвать колеса из грязной засасывающей колеи. Сообразив, что подвода нагружена мешками, Малевич схватил верхний и, нанюхав через мешковину нестерпимый дух свиного сала, скомандовал:

– Разбирай груз! Гони налегке! Вороши листья! Следы маскируй!

Полупустая фурманка легко покатились между деревьев, успевшие примчаться сюда молодые Дубяки старательно закидывали листьями оставшиеся после колес полосы, и только теперь Малевич позволил себе расслабиться…

* * *

Задержавшись у ворот католического кладбища, пан Казимир огляделся. Людей на улице было мало, и только по другой стороне куда-то к центру направлялась группа рабочих. Впереди вышагивал мастер-немец, а последним торопился маленький подмастерье. Плечо у мальчишки оттягивала большая сумка, увешанная мотками электрического провода.

Не заметив ничего подозрительного, пан Казимир через низкую, заставлявшую нагнуться калиточку прошел в ограду. Светило сонце, и из-под снежных, защищенных от ветра шапок на памятниках, там и сям проступали мокрые полосы. Свернув с центральной дорожки, пан Казимир неспешным шагом прошел в укромный угол и остановился возле большого скульптурного изображения скорбящего ангела.

С самым смиренным видом пан Казимир опустил голову и надолго замер в приличествующей случаю позе. Солнечный луч, чудом прорывавшийся сквозь облачную завесу, освещал ангелу крылья и лежавшие на них ноздревато-мягкие полосы снега по-весеннему искрились.

Спокойное, неторопливо-ритмичное поскрипывание чьих-то шагов заставило пана Казимира обернуться. За частоколом памятников мелькнула серая фигура, и на узкой дорожке появился поручик Вукс. Увидев майора, поручик огляделся и только после этого подошел.

Примерно с минуту они стояли рядышком, не произнося ни слова. С того момента, как они расстались под Голобовым, это была их первая встреча, и обычное приветствие никак не могло отразить охватившее обоих чувство.

Краем глаза пан Казимир покосился на смешную, совсем не по сезону фуражку Вукса. Поднятые отвороты венчал ботиночный узелок, с лихо, на манер заячьх ушей торчащими петельками. Майор улыбнулся и негромко сказал:

– Опусти наушники, Владек, холодно…

Пока Вукс послушно развязывал тесемки, пан Казимир в упор рассматривал керамический овал с надписью, вделанный в цоколь памятника, и только потом жестко, без тени прежней улыбчивости, спросил:

– Как устроился?

– Неплохо… – Вукс отвечал так спокойно, как будто за это время ничего и не произошло. – А как вы?