Майские ласточки

Кожевников особенно остро чувствовал, что за месяц с небольшим он отвык в экспедиции от сутолоки. И должен привыкать к городу заново. В сущности он давно уже жил двумя жизнями. Одной — в кругу семьи, а второй — там, на Харасавэе, где другие измерения времени и понятия о труде. Иное отношение к снегу, ночи и работе.

Сейчас он входил в городскую жизнь, начинал жить заботами городского человека: выстаивать в очередях на троллейбус, ходить в магазины и булочные.

Вот и сегодня в мясном отделе «Гастронома» выбрал большого гуся. Антонина Ивановна подаст его к праздничному столу. Кремлевские куранты пробьют полночь, и возвестят о наступлении Нового года.

Старый год прошел для него хорошо. Но новый волнует своей загадочностью. Закончат буровую Р-19, придется переходить на Бованенковскую площадь. А что она откроет?

Нагруженный покупками, Кожевников в последний момент вспомнил, что забыл купить новогодние подарки внукам. Он повернул к «Детскому миру».

Оглушенный детскими голосами и смехом, он с трудом продвигался между прилавками с игрушками.

Он не знал, что ему выбрать: железную дорогу, движущийся луноход с крутящейся антенной или набор автомобилей и тракторов.

Рядом в спортивном отделе стояли лыжи, санки. Ослепительно сверкали алюминиевые блюда для катания с ледяных гор.

Кожевников с грустью подумал о своем детстве, как к растоптанным валенкам он веревками прикручивал палкой деревянные полозки с вклепанными лезвиями.

Решено. Внуку он купит лыжи, а внучке куклу!

Куклы все до одной приветливо улыбались, на круглых мордашках яркий румянец, волосы завиты мелкими колечками.

Пробиться к продавцам оказалось почти невозможно. Кожевников готов был уже отказаться от своего намерения, когда вдруг властная рука подтянула его к очереди.

— Здравствуй, Павел Гаврилович!

Среди тысячи знакомых голосов он сразу бы признал глухой бас Деда.

— Куклу хочешь купить? Меня вот внучка послала…

— Точно, я тоже решил внучку порадовать!

— Девушка, выписывайте мне две куклы. Самые большие, — повелительно сказал Дед. — Говорящие и с закрывающимися глазами.

Из магазина они вышли вместе. Снег не переставал идти и все больше и больше подсыпал. Мороз сдал, и дышалось удивительно легко.

— Шумишь, Кожевников? — неожиданно спросил Дед и прищурил свои черные цыганские глаза, острые зрачки которых, как буравчики, прокалывали насквозь.

Буровой мастер не ответил. Догадался, что о его открытом конкурсе на замещение буровиков известно Деду и всему управлению.

— Шумишь, Кожевников! — второй раз сказал Дед уже со значением, подчеркивая голосом, что ему все известно о делах в бригаде. — Шумишь!

— Я хотел без шума.

— Ну, ну!

Дед двигался стремительно, широкими шагами охотника, удивительно легко для своих лет и совершенно бесшумно. Кожевников едва поспевал за ним.

— Как с проходкой? — спросил Дед, хотя прекрасно знал дела в каждой бригаде, как знал всех буровиков по фамилии, имени и отчеству. — А надо было бы закончить, сделать стране подарок к Новому году!

— Не вышло. Старались.

Давно уже было пора расходиться по домам, а Дед задавал все новые и новые вопросы.

— Зайдем ко мне, Павел Гаврилович. Проводим накоротке старый год. Был он вроде не таким плохим. Устроим мальчишник. Жена ушла к Маше. Пирог надумали печь.

Дед усадил гостя в столовой. Скоро вернулся из кухни, держа запотевшую бутылку коньяка. Поставил тарелку с нарезанными дольками лимона. Разлив по хрустальным рюмкам коньяк, сказал:

— Давай проводим старый год, как два фронтовика. На год мы стали с тобой старше. Еще на один год ушла от нас война.

— Не совсем, — задумчиво ответил Кожевников. — Война не дает нам забывать о себе. В Баку недавно похоронили моего разведчика Сашку Лозового. Не могу примириться с его смертью. Жил солдат — и нет. Пули фашистов миловали его на Нейсе и на Одере, а вот нефрит сразил наповал.

— Да, орудия войны бьют прицельно до сих пор. Но нельзя сдаваться, надо смело идти вперед, как шли в атаку.

— Должны наступать, — сразу согласился Кожевников, и глаза его заблестели по-молодому. — Мы на виду, мы правофланговые.

— Точно ты отметил, Паша, — подхватил мысль Дед. — Именно нам с тобой воспитывать смену, передавать ключи от всех наших дел, земных богатств. Подарим нашу Сибирь со всеми открытыми кладовыми. Самое главное, не одряхлеть душой. Ты доволен бригадой?

— Как сказать, — пожал плечами Кожевников. — Люди разные. Работают по-разному. Одни — хорошо, другие — хуже. В двух рабочих я верю особенно. Настоящие мастера. Мне бы хотелось, чтобы на них равнялась вся бригада, была передовой. Все до одного работали хорошо!

— Кого ты так расхвалил, интересно знать?

— Владимира Морозова и Петра Лиманского. Морозов учится на заочном отделении политехнического института. Ему спокойно могу передать бригаду. Петр Лиманский посложней. Работает помбуром. Предлагаю возглавить смену — не соглашается. Мне кажется, отказывается он по своей щепетильности. Боится, что товарищи обвинят его в желании командовать.

— О Чеботареве вспоминают?

— Редко. А работали с ним хорошо.

— Интересно, почему так?