Майское лето

Никита засмеялся и, взяв Нину за руку, потянул к калитке. Ладонь у него была теплая, сухая и шершавая. Нина шла следом, смотрела на свою маленькую ручку в его руке и млела от счастья.

Вдруг в голове пронеслась мысль.

– Подожди, подожди… – Никита обернулся и удивленно посмотрел на нее. – А ложки, тарелки ты взял? Как есть будем?

– Одноразовые.

– Одноразовые? – ужаснулась она. – Ну уж нет! Я не могу позволить тебе вести меня на свидание, где будет одноразовая посуда. Иди за мной, я знаю, как исправить ситуацию.

И, не убирая свою руку из его, она направилась к дому. Теперь он шел позади.

– Прыгать из окна, чтобы потом вернуться через дверь за посудой, – насмешливо сказал Никита, прислонившись к столу, пока Нина доставала две тарелки и два бокала (она не знала, какой напиток взял Никита и взял ли вообще, но решила, что в любом случае лучше бокалы, чем кружки. На худой конец – в бокалы можно набрать ягод).

– Вообще-то, – сказала Нина, приподняв бровь, – я помогаю тебе впечатлить меня на первом свидании. Держи, – и вложила в его руки завернутые в полотенце столовые приборы.

Свежесть июльского раннего утра охлаждала горящие от смущения щеки. Теперь, когда они не спеша шли вдвоем по полю неизвестно куда, держась за руки, Нина подметила, как будоражит простая прогулка наедине, если чувства взаимны.

Со всех сторон их окутывала тишина, которой нисколько не мешало пение дроздов, синиц и соловьев.

– Пришли, – негромко сказал Никита.

Эту особенность между ними Нина тоже заметила. Почему-то, оставаясь наедине, говорить громко не хотелось совсем. Как будто их симпатия друг к другу была как приземлившаяся на поляну птица, которую очень легко спугнуть – достаточно лишь пошуметь.

Нина с восторгом оглядела открывшийся вид. Как-то так получилось, что, пройдя по полю, они вышли к высокому утесу, у подножия которого шелестела речка. Над ней поднимался легкий утренний туман. Вдалеке на востоке шумел лес.

Пока Никита накрывал стол под открытым небом (то есть раскладывал на пледе еду), Нина стояла на краю утеса и смотрела на речку. Прохладный ветер развевал выпавшие из наскоро заплетенной косы пряди. Нина не знала, посматривает ли на нее Никита, но хотела верить, что посматривает, потому что сейчас он мог еще сильнее в нее влюбиться.

– Готово.

Нина обернулась. Никита стоял перед пледом, держа в руках два бокала с чем-то красным. У Нины перехватило дыхание. Его светлые, вьющиеся волосы шевелил ветер. Предгрозовые глаза смотрели тепло, а одежда его – белая футболка и простые штаны – красиво сочеталась с рассветным небом позади.

– Если что, мне только шестнадцать, – шутливо сказала Нина, беря бокал.

– Не дождешься, это вишневый компот, – так же шутливо ответил он.

– Как продуманно.

– А то! Хочу, чтобы ты была в трезвом уме, когда поймешь, что втрескалась в меня по уши.

Нина почему-то сразу вспомнила английское устойчивое выражение. Head over heels, что в переводе на русский значит «по уши».

– Зачем же тебе так нужна моя влюбленность по уши?

– Всегда приятно, когда взаимно.

– Получается, что сейчас я не отвечаю на твои чувства?

– Ага.

– Какое несчастье…

– Сам в шоке.

– Обычно девушки моментально тонут в твоих глазах?

– Моментально.

Нина опустила глаза под его пронзительным взглядом.

Они устроились на пледе (который оказался обычным белым одеялом). Никакой особенно серьезной еды Никита не взял. Много ягод, вкусные бутерброды и торт, похожий на «Графские развалины» своей расцветкой. Но Нину совсем не волновала скудность угощений. Она только смотрела на рассказывающего со смехом какую-то очередную авантюрную историю Никиту и млела от счастья. Он, конечно, был душой компании. Нина заметила это его приятное качество еще тогда, во время шашлыков. Наверно, если бы не Никитина болтовня, они бы погрязли сейчас в своем смущении. А поскольку необходимость подбрасывать дрова в разговор Никита возложил на свои плечи, Нине только оставалось, удобно устроившись на пледе, слушать и смеяться, запрокинув голову.

Он тоже не мог отвести от нее глаз. Такой простой, милой и невообразимо юной была она в это раннее июльское утро.

– Посидишь так минут десять? – спросил он и достал из кармана штанов карандаш, а из корзинки блокнот.

– Неужели вдохновила?

– Ага, по уши.

Нинины щеки снова вспыхнули, а в груди стало совсем приятно.

– Сколько тебе лет? – спросила она, когда тишина затянулась.

Он ответил не сразу. Сначала довел до конца линию в наброске.

– Двадцать.

«Какой взрослый…» – подумала Нина, в силу своего возраста даже не подозревая, что совсем не таким взрослым в душе он являлся, как она вообразила.

– А чем ты занимаешься?

– Работаю.

Когда он погружался в рисование, он забывал про балагурство и красноречивость.

– А учеба?

– Школа, девять лет. Отстрелялся, и все.

– Неужели так не нравилось учиться?

– Да как тебе сказать… Нормально было. Я, наверно, даже не глупый. Если напрягался, мог и без троек год закончить. Просто работать надо было. Книжки я тоже не читал, потому что были дела поважнее. Сначала хотелось с пацанами мяч погонять, потом опять работа. Ну, короче, не срослось со светом, живу во тьме.