Читаем Макалу. Западное ребро полностью

А когда я прихожу в лагерь, Яник уже там часа полтора, не менee, и приготовил чай. Я мучился, как никто другой. Он, конечно, ни в малейшей степени. На самом крутом участке он поднимался с сигаретой в зубах, и это действовало мне на нервы! Чтобы ободрить меня, ты говоришь, что хотел бы со мной вместе подняться на вершину. Скажешь тоже! Об этом не может быть и речи. Я на это не способен, и, главное, я не хочу этого как раз потому, что не хочу быть «хозяином», организовавшим экспедицию для удовлетворения своего желания подняться на вершину... если только, конечно, он не является лучшим в команде. Это не его роль ― идти на вершину. Он идет, но в последнюю очередь. Несмотря на снежные заряды, несмотря на пронизывающий ветер, связки продолжали терпеливо ползти вверх. Я добрался до лагеря III. Ночью не прекращался ураганный ветер, но мы все же выходим, Моска и я, в сопровождении двух шерпов-Анг Темба и Нема. Наши жюмары ритмично скользят по перильным веревкам. Изумительный инструмент, этот жюмар, он знаменует в альпинизме столь же важный этап, как в свое время появление профилированной резиновой подметки вибрам. Всякий, кому пришлось подниматься по натянутой веревке из трещины или по нависающей стене в Доломитах, используя старый узел Пруссика, может оценить прогресс, достигнутый применением этой металлической рукоятки. Когда вы продвигаете ее вверх по веревке, кулачок, которым она снабжена, «утапливается», а когда вы подтягиваетесь, она заклинивается под действием натяжения. Только жюмар позволяет применять на самых высоких вершинах Гималаев технику натянутой перильной веревки. Я, который участвовал в экспедициях до того, как появился жюмар, могу с полным основанием сказать: это небо и земля.

Лазанье трудное: смешанный рельеф, перерезанный нависающими взлетами, которые приходится обходить по флангам. Непростой траверс в сотню метров длиной приводит нас к подножию очень крутого фирнового склона, переходящего в такие же крутые скалы. Здесь мы навешиваем стометровую веревку. Вопреки моим ожиданиям я сегодня не страдаю. Не напрасны ли были мои ночные опасения? Неужели я не способен контролировать порывы моего воображения?

Угрожавшая с утра буря набрасывается на нас с необыкновенной силой. В одну минуту она превращает нас в снеговиков, утыканных льдинками. Кругом... марш! Быстро! И мы спускаемся вдоль натянутой веревки. Вернее, это не спуск, а управляемое падение, позволяющее терять высоту с бешеной скоростью. Это техника, которую мы с товарищами открыли инстинктивно и разработали окончательно на Аконкагуа.

Спуск при этом осуществляется не на дюльферной веревке, а на самой перильной. Достаточно для этого, чтобы она была не натянутой, а с некоторой слабинкой. Альпинист проводит веревку по спине, под лопатками, вокруг предплечий и хватает ее покрепче руками в рукавицах. Руки раздвинуты в стороны, прямые ноги опираются о склон, и альпинист скользит на боку. Чтобы затормозить спуск, достаточно зажать руками веревку; чтобы затормозить еще сильнее и даже остановиться, следует вытянуть руки вперед, вследствие чего увеличивается трение, а следовательно, и торможение.

Мы обучили этой технике, хотя и с трудом, наших шерпов, а также тех членов экспедиции, которые не были с ней знакомы, потому что в Альпах она никогда не применяется. Конечно, с непривычки впечатление сильное! Тем более что нет никакой страховки, за исключением карабина, прикрепленного к поясу и скользящего вдоль веревки. Однако я никогда не беспокоился ни за себя, ни за кого-либо другого. Я знаю мастерство и самообладание каждого. И знаю также, что в экспедициях время от времени приходится идти на риск. Тем более в экспедиции такого масштаба, как наша. Мы это знали и шли на риск.

15 апреля. Погода плохая. Падает слабый снег. В палатках никто не шевелится. У всех полное безразличие. Хорошо еще, что Пайо занимается стряпней, без него никто бы ничего не ел. Я спускаюсь в лагерь II.

16 апреля. Наконец хорошие новости. По радиосвязи узнаю, что вертолет только что прибыл на базу, чтобы эвакуировать Жакоба! Сеги прилетел нас приветствовать в лагерь II, но не хочет задерживаться (слишком уж ненадежная погода) и быстро исчезает в направлении Катманду. Через два часа Жакоб будет в госпитале. Какое облегчение! Маршаль меня предупреждает, что он немедленно уходит из базы в лагерь I. Завтра, вероятно, мы увидим его здесь. К 17 часам начинает падать снег. В лагерь II возвращаются передовые связки. Они добрались до высоты 7100м. Завтра нам следует установить лагерь IV. В лагере III остаются сегодня вечером лишь Гийо, Моска и два шерпа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное