Читаем Макалу. Западное ребро полностью

― Руки в порядке, а вот с ногами хуже. Думаю, ничего серьезного, однако при ходьбе скажется!

Жан-Поль Пари хромает изрядно. Видно, ноги пострадали сильно.

― Сейчас посмотрим, ― говорит док. ― А как лицо, не болит?

Несмотря на торжественность момента, на охватившее нас волнение, мы не можем удержаться от смеха. «Ну, Панама, твое лицо ― рекордсмен!» Треснувшая кожа, распухший нос, раздутые губы. Лицо удвоилось в объеме.

Они уселись на редкие выступающие из снега камни, чтобы снять кошки. Я смотрел на них, борясь изо всех сил с выступающими слезами. Черт возьми, не станешь же ты плакать! Да нет, кажется, я все же всплакнул.

Все вместе мы спустились к общей палатке. Они тяжело рухнули на сиденья. «Боже! Как хорошо сидеть», ― сказал Сеньёр. Мы пили, ели. Яник не утратил своего феноменального аппетита. И мы говорили, говорили без конца, говорили бессвязно, переживая последние моменты счастливого дня 2.3 мая, когда так кстати вернулась хорошая погода.

― Вы понимаете, как вам зверски повезло?! Прошло уже два месяца, как мы пришли в лагерь II, и вам достался наилучший день!

― Да, и добавь: не было ветра.

― Что ты подумал, Яник, когда добрался до вершины?

― Был просто блеск. Роскошная погода, не холодно. Видны были все вершины, дышать было нетрудно, и мы сняли маски. Сделали много снимков; для кинокамеры я взял лишь одну кассету.

― Гребень Франко видели?

― Последний крутой склончик не виден, а так... ишачья тропа[13]! Большой ледник, идущий к Чомолонзо, затем снежный склон со скальными вкраплениями. Гребень японцев неплох. Шикарный перепад отмахали они в последний день!

― А ты, Бернар, твое первое впечатление? Бернар спокойным голосом:

― Никакой особенной радости. Я думал о фото и о кино.

― О нет! ― Перебивает Сеньёр. ― Это все же не так! Не безумная радость, конечно, потому что ты очень устал. И потом ставка была слишком высокой, мы не смогли ее правильно оценить.

― А ваше мнение теперь?

― Я нахожу, что все немного затянулось, ― говорит Бернар, ― Словом, когда вернусь домой, буду очень рад.

― Хорошее восхождение, ― продолжает Яник, ― комбинированное сперва, затем скальное, приятный маршрут по гребням. Я невольно привскакиваю.

― Для тебя это просто хорошее восхождение?

― Великолепное восхождение!

― Ты не отдаешь себе отчета, что это наверняка одно из крупнейших достижений в Гималаях!

― Э-э... это должно быть самое лучшее, самоё трудное в мире восхождение.

― Ну, в этом не может быть сомнений. Я в этом уверен, и я знаю, о чем говорю! Несокрушимый Яник!

Я обращаю внимание моих трех друзей на то, что у них на лице написано, какую гигантскую работу они провели.

― Вершина все же вас пометила. Намного сильнее, чем за последние дни.

― Пожалуй,-соглашается Сеньёр,-мы здорово устали.

― Ай-ай-ай! Мсье Сеньёр (не могу отказать себе в удовольствии подразнить его). Мсье Сеньёр признает, что он устал. Впервые слышу такие слова за все время экспедиции!

Мы говорим о снаряжении, которое решили бросить, о палатках, о веревках, считаем и пересчитываем длину навешенных перил. Пять тысяч, шесть тысяч метров?

― Когда спускаешься сверху, ― говорит Мелле,-этим веревкам конца нет. Спускаешься, спускаешься, спускаешься, километры! После всех расчетов точно 5890 метров.

Счет ведется также обморожениям и травмам. Жан-Поль Пари, разувшись, меланхоличным взором любуется своими больными ногами.

― Ты чувствуешь большой палец?

― Чувствую, колет.

― Значит, живой. Но лучше Нам не задерживаться. С такими ногами вы еще завтра идти сможете, а дальше, поверьте... Поэтому возможно быстрее в Базовый лагерь! Вы сможете вволю отдохнуть, а у нас будет время подумать и принять решение. Пора отсюда уходить.

Таким образом, завтра, 25 мая, мы покинем этот лагерь II, где мы пережили так много напряженных, драматических, тревожных, радостных часов, и направимся в Базовый лагерь. Первый этап возвращения. 

МИФ О ПРОМЕТЕЕ

Погода по-прежнему хорошая. Всюду солнце: на окружающих вершинах, на Ребре, вокруг нас, в нас. Мы спускаемся в Базовый лагерь медленно, не торопясь, потому что ноги Жан-Поля Пари причиняют ему тяжелые страдания. Потому что нам нравится такое расслабление, тотальное, моральное и физическое (даже боль в боку, которая так сильно меня мучила наверху, на гребне Близнецов, как будто утихает). Потому что мы счастливы и не хотим (более или менее сознательно) укорачивать эти драгоценные часы. Не то же ли невысказанное желание побуждает меня идти последним?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное