Макамы

Послушай рассказ удивительный мой —И ты посмеешься, поплачешь со мной.В натуре моей и черты нет плохой,Зато добродетелей в ней — целый рой!Мой род — гассаниды[66] — прославлен судьбой,А славный Серудж — это край мой родной.Богатство мое — не мешок золотой,А звонкие рифмы, что льются рекой.Я в бездну наук погружен с головой,Такая работа — не хуже другой.И, словно ныряльщик в пучине морской,Ловлю я жемчужины в речи людской.Я рву красноречия плод наливной

(Другие — лишь хворост ломают сухой).И слов серебро под искусной рукойГорит, словно солнечный луч золотой.Когда-то талант сочинительский мойВознес меня так высоко над толпой:Подарки текли изобильной струей,Я дар отвергал, если он небольшой.Сегодня талант уж не ценится мой:На рынке поэзии полный застой,А слава певца — это звук лишь пустой —Никто не желает и знаться с тобой!Теперь от поэта бездельник любой,Как будто от падали смрадной, гнилой,

Лицо отвращает, идет стороной.Смутился мой ум от напасти такой —Окутала ночь меня тьмою густой.Теперь во мне нет уже силы былой —Тоска и заботы владеют душой,И тело истерзано злой нищетой.Печальный, бреду я постыдной стезей —Ведь я обездолен неправой судьбой.И все, до последней подстилки худой,Я продал — и сплю, укрываясь полой.Долги мою шею стянули петлей —Не вырваться мне из петли роковой.Измучил однажды нас голод лихой:

Пять дней — и ни крошки во рту ни одной!Тогда подсказал мне желудок пустой:«Приданое — где еще выход иной?»Но сердце так мучилось горькой виной,Глаза увлажнялись горючей слезой.Я все продавал по согласью с женой,Чтоб гнев не гремел над моей головой.Она же — ты видишь — грозит мне войной,Как будто поверила мысли пустой,Что долг мой — нанизывать жемчуг простой.Иль думает, что пред отцом и роднейБахвалился слов я обманной игрой?Аллахом клянусь я и Каабой святой,

Куда караваны стремятся чредой:Обман мне противен, натуре прямой,С женою лукавить — обычай не мой!Перо неразлучно с моею рукой,Я с детства не ведал работы иной.Перо и бумага дружили со мной.Не бисер низал я, не жемчуг морской —Я рифмой вязал стих звенящий, тугой.Я хлеб добывал не работой ручной,А мыслью, ума преискусной игрой.Правдиво я все изложил пред тобой —Суди, как подскажет твой разум благой.

Старик, опустив лукавый взор, вывел в стихах последний узор. Тут судья обратился к его жене: