Макамы

Он словно пояс из ярких звезд —Сестер в созвездии Близнецов!Как с любимым в тесном объятье слит,Он не может сбросить любви оков.Он чужого племени — но всегдаОт превратностей защитить готов.Хоть в глазах людей он высок ценой,Но дарящий выше своих даров!Клянусь, людская хвала — слова,А ты поистине сущность слов!

Все дали просящему сколько у них было с собой, и он пошел прочь, громко восхваляя нас, а я последовал за ним. Наконец уединение позволило ему открыть лицо — и оказалось, что это, клянусь Богом, наш шейх Абу-л-Фатх Александриец, а этот газеленок — его отпрыск. Тогда я спросил его:

Старик Абу-л-Фатх, отчего ты молчишь,Ни слова приветствия не говоришь?

Он ответил:

Любезен, как друг, я в гостях у друзей,Зато на дороге я тих, словно мышь.

И я понял, что он не хочет со мною разговаривать, отстал от него и удалился.

КАЗВИНСКАЯ МАКАМА

(восемнадцатая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

К границам Казвина вместе с другими отправился я в поход, шел тогда семьдесят пятый год[60]. Дорога то подымала нас на вершину, то опускала в низину, пока наконец не привела в одно селенье. Полуденный зной заставил нас укрыться в тени кустов тамариска, где протекал ручей — словно лента блестящей парчи, чистый, как язычок свечи; он по камням струился, змейкой вился. Мы поели сколько могли, в тени устроились и отдохнуть прилегли. Но не успел овладеть нами сон, как мы услышали голос противней, чем крик осленка, и шорох шагов легче шагов верблюжонка, а вслед за этим раздались звуки барабана громкие, словно львиный рык, — тут уж все встрепенулись и проснулись.

Я широко раскрыл глаза, стараясь разглядеть пришельца, но его скрывали от меня деревья. Я прислушался — и вот какие стихи произносил он в такт барабанному бою:

Я прибегаю к помощи Аллаха,И к области обширной, плодородной,И к райскому возвышенному саду,Где спелые плоды висят свободно.О люди! Я неверие отринул

И бросил край, Аллаху неугодный.А сколько дней я был далек от веры,Как я грешил, язычник сумасбродный!Я пил вино, я жадно ел свинину[61],Был чревом сыт, но дух мой был голодный.И Бог меня на верный путь направилИ прочь увел из пустоши бесплодной.Читал тайком от родичей молитвы,Стараясь жизнь вести богоугодно.К Каабе не решался повернуться —Боялся разбудить я гнев народный.Измученный дневною суетою,

Молился я тогда в ночи холодной:«О Боже, забери меня отсюда,Я им чужой, ни с кем из них не сходный!»От них бежал я ночью, а со мною —Одна решимость да мешок походный.Младенцы поседели бы от страхаТам, где я шел пустынею безводной.И наконец обрел покой душевный — Я прибыл в царство веры благородной!Теперь я возношу хвалу усердно:Прозренье — дар от Бога превосходный.

О люди! Не любовь земная сюда меня привела, не бедность меня доняла, нет, я покинул виноградники и сады, и дев удивительной красоты, и родню, и верных рабов, объезженных скакунов, шелка разноцветные, богатства несметные — все оставил, что прежде любил, руку правую с левой соединил[62], ушел незаметно, как змея из норы выползает, как птица из гнезда вылетает. Предпочел я веру благам земным и в пути дневной переход сочетал с ночным.