Махатма Ганди

«Никто никогда не сомневался, что истина и политика не ладят между собой, и никто, насколько я знаю, никогда не включал искренность в число политических добродетелей, — пишет Ханна Арендт в эссе «Истина и политика». — Ложь всегда считалась необходимым и законным орудием, причем не только политикана и демагога, но и государственного деятеля».

Но «что есть истина»? — задавался вопросом Неру. «Возможно, что наши истины относительны, что абсолютная истина выходит за рамки нашего понимания… Истина — по крайней мере, для отдельного человека, — это то, что он сам чувствует и полагает истинным. Если следовать этому определению, я не знаю никого, кто был привержен истине больше, чем Ганди»

[89].

То, что люди чувствуют, то и полагают истинным. Значит, здесь присутствует субъективный фактор, и Ганди это признавал.

Рассказывая в автобиографии об «опытах истины», Ганди обязательно подчеркивал, что его выводы имели значение лишь для него самого и не были окончательными и непогрешимыми. И уточнял, что в настоящий момент не может добиться большей точности: в своем анализе он дошел до конца процесса приятия или отторжения. Значит, это относительныеистины (и он подчеркивает эту относительность) мысли и слова, изменяемые в зависимости от обстоятельств и опыта, а потому порождающие крупные изменения, которые он признает и иногда поясняет, но тем не менее приводящие в замешательство, вызывающие неодобрение. «Когда я пишу, то никогда не думаю о том, что говорил раньше. Моя цель не в том, чтобы хранить верность своим первым утверждениям, а в том, чтобы быть верным истине — такой, какой она представляется мне в определенный момент. Такое отношение позволило мне развиваться от истины к истине и не перегружать напрасно свою память»

[90].

Чаще всего Ганди упрекали в непоследовательности: был ли он социалистом новых времен или консерватором, цепляющимся за архаичное прошлое, пацифистом или милитаристом, анархистом или традиционалистом, западным активистом или восточным святым, непримиримым ревнителем своей религии или либералом, который находил Бога даже в атеизме? Была ли некая точка отсчета у этого человека со множеством истин, называвшего себя «странным сочетанием доктора Джекиля и мистера Хайда»?

Поиск, постоянное вопрошание, имеющее предметом и целью идею Бога или истины. «Трудно дать определение Богу, но определение истины вписано в сердце каждого. Истина — то, что вы считаете истинным в конкретный момент. Вот ваш Бог. Если человек поклоняется этой относительной истине, то со временем он достигнет абсолютной Истины, то есть Бога». Относительная истина тем не менее подразумевает неустанный поиск, безжалостную требовательность к себе, а для Ганди — строгое следование трудным обетам, как вегетарианству в Лондоне или, позднее, целомудрию. Этих клятв он не нарушал и упорно следовал им до конца, не ловча и не придумывая себе оправданий, принимая самые тяжелые последствия. (Однажды он пошел на компромисс, согласившись принять из рук своей жены козье молоко, когда был при смерти: «Поскольку мне очень хотелось жить, я решил все-таки пить молоко, но козье, оправдывая свой поступок тем, что я придерживаюсь буквы обета. Начав пить козье молоко, я прекрасно сознавал, что нарушаю дух своего обета». Однако идеал истины не терпел ни малейших отклонений или промежуточных решений, иначе высшая, неуловимая реальность отступала все дальше, рискуя стать недоступной.)

Ставя эти опыты, Ганди искал cam— абсолютную истину, бытие, которого нельзя достичь в смертной оболочке, но можно только мельком увидеть подготовленным к этому. Во вступлении к автобиографии он пишет: «Я поклоняюсь Богу только как Истине. Я еще не нашел его, но ищу. Я готов в своих исканиях пожертвовать всем самым дорогим для меня. Если понадобится жертва, я отдам даже жизнь, думаю, что я готов к этому. Все же до тех пор, пока я не познал эту абсолютную истину, я должен придерживаться относительной истины в своем понимании ее. Эта относительная истина должна быть моим маяком и щитом».