В остальном особых проблем не было. Взяли и согнали в кучу баб и детей. Мужиков, ещё до набега в деревню, отчасти угнал в поле Озвур, якобы для беседы о восставших. Когда они пришли в деревню, там уже всё было сделано… Мы гнали толпу баб на амбразуры. Это не я придумал, так «чехи» захватывали артсклады в Чечне.
Тех лейтенантов и капитанов, что поддались эмоциям и совести, потом долго пытали. Рядовым просто резали яйца и заставляли их жевать. Тех немногих, что отдавали приказ стрелять по толпе, за которой прятались боевики, потом судили на Родине, но они хотя бы боевую задачу выполнили и сохранили жизни своих бойцов… Думаете, это сказки? Это я придумал? Это правда жизни…
Думаете, мне легко далось такое решение? Я всё ехал и думал, а не упырь ли я? Раньше сам всем сердцем презирал «чехов» за живой щит, а сейчас сам так же себя показал. Падла совесть, всё про это ныла. Разум дятел, вдалбливал мысль, что так лучше для всех. Поди вот разберись, кто из этих двух более прав. Что ценнее: жизни двух десятков по сути невиновных людей или общее выживание долины.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что моя жизнь и жизни людей в долине – это не одно и то же. У меня моя жопа горит, а я пытаюсь спрятаться за лозунгами общего блага. Даже подумывал, если всё пойдёт хреново, купить себе продление жизни смертями детей для устрашения бунтовщиков.
И кто я после этого? Чем я лучше «чехов»? Ну давай, вякни что-нибудь в мой адрес, кинь камень в чужой огород. Думаешь, ты лучше? Думаешь, нашёл бы другое средство? А может, тебе вообще не понятно, почему я тут сопли размазываю по бороде?
Тогда ты даже хуже, чем я. Ведь у меня болит и, значит, ещё живёт. А у тебя не болит и, значит, уже всё отмерло. Выходит, ты ещё более худший отморозок, чем я, хоть и рядишься под белого и пушистого интеллигента.
Я всё ехал и думал. Спорил с собой и думал. Уговаривал себя и уже старался не думать. Единственное, что я на тот момент себе обещал, что если придётся убивать, то я сам это сделаю. Это моё решение. Это моя совесть. Это мне исполнять. Почему именно мне, а не кому-либо, пояснять не буду. Кто может, тот и так поймёт. А кто не может понять, то и плевать на них…
Переговоры с Вэртом, рычащим из коридора смерти, были, наверное, самими сложными в моей жизни. Он не поверил. Не поверил, что я могу быть настолько отмороженным, что стану убивать беззащитных…
Я же, после объявления своего ультиматума, невольно тянул время. Я сам себя загнал в вилку этим живым щитом. Убьёшь, то они из чувства мести будут держать оборону ущелья до конца. Не убьёшь, тоже паршиво. Я думал, как поступить. Время ультиматума уже истекало, и надо было начинать карать невиновных. Сука, бей своих, чтобы чужие боялись. А ведь не хотел такого развития событий. Но мало ли что я не хотел. Вякнул слово – надо исполнять.
Пока я примеривался, с кого начать, из коридора вышел старик. Один. Бросил мне вызов. Были слова, что я гад, и если у меня есть хоть остатки чести, то я приму его вызов.
Так-то, по рыцарским правилам, я не обязан с ним биться. Он мне не ровня по статусу, а значит, может идти лесом. Лучшее, на что он может рассчитывать, это на поединщика с моей стороны, но я тоже не вчера родился. Поединщик может и специально проиграть, а у меня потом будут проблемы пуще прежних, если я слово не соблюду. Пришлось биться самому…
Мы дрались в отдалении от строя и баб. Каждый дрался за свою правду. Но победила та правда, которая сильнее…
Сказать, что для меня было сложно поломать старика, это соврать. Сложно было не победить, а победить с минимальными для него травмами.
Мне было нельзя убивать старика. Убью, всё начинать заново. Ничья – придётся убивать заложников. Про проигрыш я не говорю. Это моя смерть и смерть долины…
Дед был хорош. Явно лучше меня умеет обращаться с холодным оружием. Его топор с окованным железом древком доставил мне несколько неприятных моментов. Я же в ответ не мог его зацепить. Я сливал поединок, сливал своё баронство…
В какой-то момент я вспомнил, как Гумус меня изматывал, и сам стал кружить вокруг старика. Провоцировал старика на атаку. Проваливал его атаку в сторону. Не только учитель учит ученика, но и ученик всегда чему-то учит учителя…
Деда я реально измотал постоянными отступлениями. Дед по рисунку боя и психологии чистый линейщик, а я смесь линейщика и фехтовальщика с преобладанием первого. Так-то по сути это означает, что вдую что линейщику, что фехтовальщику, но тут мне помогает то, что я моложе, более выносливый.
Резко кинулся на сближение после серии отступлений, зажал руку с топором своей левой, кинул через бедро, придав ускорение падения яблоком с фалыпем в голову старика. Придавил упавшую тушу к земле, правое колено на рёбрах, второе зажало правую руку придавив своей массой. Победа она и есть победа, но что-то у меня хреново на душе.
– Добивай… – прохрипел старик, глотая воздух, лёжа на земле.