Махно

Рефлексия исчезает. Тупеет чувство, стихает воображение. Ну — убил и убил. Пристрелить — дунула плоть круговым ударом от точки входа пули. Миг еще стоит человек — и вдруг брык резко: словно дошло, что удар пули принят телом. А входит клинок — складывается человек на земле и лежит тихонько, отходит чуть шевелясь. И ничего страшного. Живем дальше. Ты живых — тех бойся.

Владеть оружием

Стрелять — просто. Чтоб руки не дрожали, чтоб глаз хорошо видел, а еще — дыхание умерить на выдохе, крайним суставом пальца тянуть спуск ровно и осторожно, ход курка своего оружия знать — и на выстрел поймать секунду между ударами сердца.

Еще мальчишкой примерялся Махно к револьверу, а сейчас — эпоха и должность требуют. Фронтовиков полно, инструктаж, солдатский наган взводишь сам, а офицерский — двойного действия, самовзвод, ходом спуска курок взводится. Сверху опускать ствол на цель — один прием, снизу подводить — другой, навскидку от пояса — уже третий: здесь представь, что ствол — это твой дли-инный палец, и вот пальцем этим ты в цель тычешь: сжиться надо со стволом, почувствовать его как часть тела.

Маузер тяжел, ручка у маузера неудобная, круглится узковато, и здесь приспособиться надо локоть держать чуть согнутым и расслабленным, тяжесть оружия оттягивает кисть вниз, выбирается излишняя слабина мышц и появляется устойчивость в запястном суставе. С этого упора подавшейся вниз к локтю кисти — за полверсты летит в цель с непревзойденной скоростью и точностью маузеровская пуля, пронизывая насквозь.

Надежность бельгийского и германского оружия — непревзойденная.

Хуже с сабелькой, с шашечкой хуже. Годами учился конник владеть клинком. Фехтование — наука долгая. Плечо накачать, запястье разработать, связки прочней жгутов, и локоток оттяжки добавляет. Своей жизнью живет клинок в руке, исполняя ее желания. Наклонил плоскость лезвия к траектории удара, пустил руку вкруговую от плеча, а острие — вкруговую от рукояти, подсел в такт на стременах — в свист и касание разваливает кончик шашки податливое тело.

Как многие, кто мелок телом и крепок духом, впился Махно в оружие. Выезжал в поле, рубил лозу и тыквы, стрелял по камушкам и перешибал сучки. Быстр был, ловок и цепок. И команда боевиков подобралась. Мир кругом стоял такой — перерыв между войнами, и никто не обещал никому иного.

Немцы

Взяли зимой большевики Киев, выбили Раду из столицы: вот тебе и одни социалисты против других. Харьковская Красная республика покрасила Киевскую независимую.

— Они — паны, помещики! — убеждал гуляйпольцев харьковский большевистский комиссар. — Они хотят расколоть украинских и русских трудящихся, а украинских помещиков, наоборот, мирить с украинскими крестьянами — земли отдай назад и работай на хозяина!

— Мы всем показуем пример, — гнул свою линию Махно под одобрение прокуренного зала (знай нашего!). — У нас помещиков не будет. И все трудящие кругом с нас берут пример. И республика наша растет все шире. А диктатура пролетариата, партия — это не для нас. Время показывает — наша линия правильная.

— Вы ждете, покуда враг к вам в дом придет?

— Покуда это вы норовите из Питера к нам прийти. Вы зачем в Киеве? Украину подчинить? А по нам — пусть все живут сами по себе!

— Мы — украинским угнетенным трудящимся помочь!

— Они вас просили в Киеве тех образованных расстреливать?

И еще снег не сошел, как выкатились красные части с Украины, и малые немецкие гарнизоны заняли ее. Большая часть германских войск была переброшена на Западный фронт, а меньшая часть счастливцев ударила по курям, сметане и галушкам.

Гм. Южнее немцев Австро-Венгрия ввела, кроме собственно австрийцев, еще мадьяр (жестоких и жуликоватых). А также чехов и словаков, настроенных скорее миролюбиво.

М-да. Но сдавать продовольствие для нужд немцев селяне категорически не хотели. Там вырезали патруль, здесь ночью пощипали гарнизон — тихо началась партизанская война.

Немцы выкатили выговор Раде: ну?! Жратва?! Уголь, железо?! Порядок вы от нас получили!

Те-те-те. Осторожно оглядываясь, возвращались некоторые хозяева и помещики. И освобождал частично народишко полуразграбленные усадьбы. И работали пролетарии на заводах и в мастерских за положенную зарплату. А куда денешься?..

Хлеб, картошка, сало, гречиха. Уголь, железо. Масло коровье и подсолнечное! Табак! Потихоньку поехали в Германию и Австрию тоже.

Но. Да. Немцев было мало. Ночью они предпочитали не передвигаться. Запирались в избах и дежурили при пулемете. Перекладывая обязанности по договорному снабжению и порядку на самостийных воинов.

Гуляйпольский совет (теперь уже полуподпольно) постановил:

— Немцев мало, вояки они хорошие, раздражать не надо, тем более мобилизованные пролетарии. Разоружать, объяснять, отправлять домой. А вот киевским сборщикам налогов — вломить можно по полной!

О-па! Помещика пожгли. Заводчика повесили. Сборщиков налогов постреляли в овраге. А редким немецким разъездам махали белым флагом: вон наши пулеметы по буграм — а вот сало с горилкой для вас. Сдавай винты, немецкие пролетарии, — и ступайте до хаусов!