Макиавелли

Вероятно, «Песнь блаженных духов» (II Canto degli Spiriti Beati) Никколо сочинил сразу после освобождения. В этой карнавальной песне (canto carnascialesco) — стихотворном сочинении, исполнявшемся на карнавале, — Никколо изобразил, как на землю спускаются райские духи и приносят мир и процветание: в то время силы христианства объединились, чтобы бороться с османской угрозой.[66]

Что касается карнавала, то Лев X был избран во время Великого поста, но строгие запреты временно отменили, чтобы Флоренция могла отпраздновать это событие как следует. Песнь во многом льстила Медичи и содержала несколько традиционных христианских мотивов, что было не очень характерно для Макиавелли. Угодив в темницу, пережив пытки и почти чудом избавившись от эшафота,[67]

набожным католиком стал бы всякий, не только Никколо.

Дома Макиавелли написал Франческо Веттори, поблагодарив его и Паоло за попытки добиться его освобождения, и добавил: «Судьба меня всячески карала, но, слава Богу, все позади. Надеюсь, впредь мне не придется выносить то же самое, и не только потому, что я буду осторожнее, но и потому, что атмосфера вокруг меня станет свободнее и бремя подозрений спадет». Затем он порекомендовал Тотто на должность при дворе папы, попросив Франческо замолвить слово за него перед понтификом. Также Макиавелли попросил Веттори передать Джулиано де Медичи прошение взять его к себе на службу, «поскольку я верю, что это принесет мне славу, а вам выгоду». Гораздо больше, чем высокопарные идеи о служении во благо государства, Макиавелли заботили две типичных для флорентийцев земных потребности — слава и выгода (honore et utile). В другом письме Франческо Никколо вновь просил содействия и благодарил друга за приглашение погостить у него в Риме. Макиавелли возлагал надежды на Веттори, так как именно он вместе с двумя родственниками Никколо собрал тысячу флоринов, которые после увольнения из канцелярии требовалось уплатить в качестве залога за надлежащее поведение. Более того, Паоло Веттори установил тесные связи с Джулиано де Медичи, которого Макиавелли видел в качестве возможного покровителя.

Но помочь Никколо не мог никто, даже Веттори. В поисках выгодных должностей в Рим приезжали толпы кандидатов, и Франческо, в отличие от Паоло (преданного сторонника Медичи), фаворитом папы не был. Вероятно, на отношение понтифика к Веттори повлияло его поведение во время изгнания Содерини, а также его мнение о том, что некоторые республиканские институты следует сохранить, и потому Франческо не рассчитывал надолго задержаться на своем посту. Об этом он написал Никколо 30 марта и получил гневный ответ крайне раздосадованного Макиавелли, который подписался как «бывший секретарь» (quondam secretarius). Также он сообщал, что по возможности приедет в Рим, чтобы лично просить понтифика о помощи, категорично решив: «Подожду до сентября», хотя и размышлял о том, разумно ли обращаться за рекомендацией к кардиналу Содерини. Кроме того, Никколо написал, что хотел бы обменяться с Веттори мнениями о текущих событиях. Франческо, удрученный тем, что не сумел предсказать избрание Льва X, возразил: «Я не желаю ничего обсуждать с позиции разума, ибо меня так часто сбивали с толку». На что Макиавелли ответил:

«Если Вам опостылело рассуждать о событиях, видя, что многое случается вопреки всем рассуждениям и замыслам, то Вы правы — подобное бывало и со мной. Впрочем, мне проще сказать Вам об этом, чем разрушить воздушные замки в голове, ибо фортуна устроила так, что я ничего не смыслю ни в шелкодельческом ремесле, ни в ремесле сукно-дельческом, ни в прибылях, ни в убытках, и мне годится рассуждать только о государстве; и нужно, чтобы я и далее рассуждал о нем либо решился вовсе замолчать».

Судя по этому отрывку, легко понять, как одиноко было Макиавелли в таком городе, как Флоренция, где даже сегодня благодаря приземленности его жителей интеллектуальная беседа стала большой редкостью.[68] Кроме того, работая в канцелярии, Никколо был погружен в политику четырнадцать лет и теперь тосковал по всему, что хоть как-то могло вернуть его в те времена.