Макияж для гадюки

— Допустим.., значит, гражданка Лебедева, я так понимаю, что вы опознаете находящегося здесь гражданина Соколова?

— Опознаю, — с тяжелым вздохом согласилась Надежда.

— Тогда распишитесь вот здесь, — он ткнул кончиком ручки в пустую графу, — и очень вас прошу, предупреждайте своих гостей, чтобы они своевременно отключали сигнализацию…

— Конечно, — энергично кивнула Надежда, расписываясь в клеточке.

— Так и быть, мы не станем возбуждать дело по факту сопротивления при исполнении обязанностей.., не станем, Малинин?

— Не станем, — отозвался из коридора лопоухий милиционер и появился на пороге кухни.

— Спасибо… — пробормотала Надежда. Может быть, чаю? Или кофе? У меня печенье есть, домашнее…

— Мы вообще-то торопимся… — задумался старший сержант Огурцов, — но если уж домашнее…

Через полчаса Надежда Николаевна проводила Малинина и Огурцова и закрыла за ними дверь. При этом она заметила выглянувшую на площадку соседку Марью Петровну. Вид у соседки был весьма заинтересованный, но Надежда сделала вид, что не понимает намеков, и захлопнула дверь своей квартиры.

Когда Надежда вернулась на кухню, Павел Петрович обиженно проговорил:

— Еще печеньем домашним их угощать.., а они меня, между прочим, на пол, и руки за спит ну…

— Я же тебе говорила, что, приходя, надо в первую очередь отключить сигнализацию! — проговорила Надежда Николаевна голосом занудной учительницы младших классов.

— Ну да.., а я забыл, задумался, — покаянно признался Павел Петрович, — а они сразу на пол и руки за спину…

— Ну, конечно, ты, как всякий профессор, очень рассеянный, — подначила его Надежда, — все время думаешь о чем-нибудь умном.., а простые житейские вещи забываешь. Поэтому и папочку перепутал…

— Да не я перепутал, а девица эта! — воскликнул в сердцах Павел Петрович.

— Ну ладно, — сжалилась над ним Надежда, после драки кулаками не машут.

Она намочила полотенце холодной водой и приложила к горящему уху Павла Петровича. С синяком уже ничего нельзя было сделать, теперь он пройдет все стадии — сначала станет фиолетовым, потом с прозеленью и через несколько дней начнет желтеть. Полностью же желтизна спадет только через неделю, так что можно надеяться, что в Париж Павел Петрович попадет с обычным лицом, и французы не испугаются. Однако на всякий случай Надежда все же смазала синяк рассасывающей мазью и нашла в ящике стола темные очки.

— Скажи, Паша, — спросила она с обманчивой лаской в голосе, — будешь ли ты меня слушаться?

— А у меня есть выбор? — ответно спросил несчастный профессор Соколов.

— Вообще-то нет, — честно ответила Надежда. — Так что теперь нам точно ничего не остается, кроме как идти по тому списку. Кто там у нас первый — Севрюгина?

— Севрюгина Л. Б., — с выражением прочитал Павел Петрович, достав из ящика стола злополучный список, — улица Сверхсрочников, дом семь, квартира двадцать восемь…

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно кивнула Надежда, — улица Сверхсрочников отсюда недалеко, так что с нее и начнем.

* * *

— Ну, и как ты собираешься войти к незнакомым людям? — скрипел Павел Петрович, карабкаясь вслед за Надеждой по лестнице. Он и без того чувствовал себя утомленным и разбитым после столкновения с милицией.

Лифт в доме номер семь по улице Сверхсрочников не работал, к счастью, подниматься пришлось не очень высоко — на пятый этаж.

— Я полагаюсь на интуицию, — отмахнулась Надежда Николаевна, — в общем, буду действовать по обстоятельствам…

Едва она прикоснулась к кнопке звонка, дверь двадцать восьмой квартиры открылась, и перед Надеждой возникла дама, как принято говорить, бальзаковского возраста, то есть то ли прилично за сорок, то ли около пятидесяти. На самом деле Бальзак писал о тридцатилетних женщинах, но с тех пор представления о возрасте значительно изменились.

Дама была весьма солидной комплекции.

На ней был синий шелковый халат, расписанный золотыми иероглифами, из-под которого некрасиво выпирала обильная рыхлая плоть.

Только Надежда открыла рот, чтобы выдать какую-нибудь домашнюю заготовку, как хозяйка перехватила у нее инициативу и выпалила:

— Как вы быстро! Я вас еще и не жду! Ой, а вы с мужем? А я не одета! — и она не без кокетства поплотнее запахнула халат.

Павел Петрович скроил на лице самую свою приветливую улыбку и на всякий случай спрятался за Надежду. Надежда пыталась что-то сказать, но хозяйка говорила без умолку, не давая ей вставить ни слова.

— Анджелочка мне так вас и описывала!

Нет, ну она же мне просто как родная! Это такая женщина, что поискать. Но только ведь вы совсем худенькая, так вам и не обязательно что-то делать, вам можно все себе позволять.., как я вам завидую! Это же просто мечта…

— Это я-то худенькая? — с грустью проговорила Надежда Николаевна.