Макорин жених

наставить. Просветления не наступало, а мозг сверлила одна мысль: «Раз она святая,

Преподобная, зачем же ей деньги? Зачем она хочет забрать принесенное верующими богу?»

Ответа Семен не находил.

На другой день Платонида снова позвала Бычихина. Она была светла лицом, ласкова,

приветлива. Стала угощать Семена чаем. Сама наливала ему кружку, придвигала, кланялась.

– Пей-ко на доброе здоровьицо, Семенушко. Ты бы в гости ко мне приходил о празднике.

Чего не приходишь-то? Нам с тобой в дружбе надо жить, одному мы богу молимся, Христу-

спасителю, царю небесному.

Бычихни пил чай, слушал Платонидины приветы, а про себя думал: «Не к добру это, не к

добру». В уме Семен решил не поддаваться на улещивания, быть твердым, как апостол Петр.

Пака чаевничали, пришел Леденцов. Обрадованно загрохотал басом. Вытащил из

глубокого кармана рясы бутылку. Заглянул в Семенову кружку.

– Выплесни ты, Семен, эту бурду. Удовольствие пить чай! Мы сейчас нальем той самой,

кою и монаси приемлют...

Без лишних церемоний он вылил чай из Семеновой кружки в лохань, наполнил кружку

водкой.

– А тебя, матушка, ублажить ли?

– Ублажи, ублажи, батюшка...

Поговорили о том, о сём. Платонида умело перевела разговор на старое – об амбаре под

Семеновым замком. Харлам, будто не знавший до сих пор ничего, изумленно воскликнул:

– Не даешь? Платониде, заступнице нашей? Да ты в уме ли, Семен!

У Бычихина покраснели веки, на губах заблуждала пьяненькая ухмылка.

– В уме, батюшка. В полном уме...

– И не дашь?

– Нет, не дам.

Харлам перемигнулся с Платоиидой, скривил губы. Налил ещё кружку Семену, подбавил

себе. Стал рассказывать, как он ездил сегодня с требой в Паршин Прислон. Потом

поговорили о том, что, если сушь еще продержится с неделю, не худо бы по полям с

молебном пройти. Харлам опросил Бычихина, много ли тому выдали авансом в колхозе.

Получив ответ, замотал гривой.

– Немного, немного... да... У тебя семья, жить-то надо... Мы ему из тех сумм отпустим?

Как ты думаешь, матушка?

Платонида согласно склонила голову.

– Отпустим, как же! Я об этом раньше думала...

– Пойдем, Семен, в амбар. Ключ-то при себе?

Харлам уже не спрашивал согласия, он распоряжался.

Семен набычился.

– Нет уж, и тысяч мне не надо...

Харлам резко встал.

– Мало тебе? Возьми больше. Черт с тобой, не разоримся. Пошли!

– Не командуй, отец Харлампий, ты не ферфебель, я не солдат.

Бычихин натянул картуз, пригладил бороду.

– Прощайте-ко, благодарю за угощенье...

– Ты куда? – Леденцов схватил его за плечо. – Уйти хочешь? Врешь, не уйдешь. Давай

ключ!

– Пусти!

Бычихин рванулся к выходу. Поп, скинув рясу, за ним. Крылечная дверь оказалась на

заяоре. Семен кинулся на поветь. Поп – следом. Там загрохотали доски, глухо стукнула гиря.

Оглушенный Семен снова выскочил в сени и метнулся в открытую дверь избы с намерением

выпрыгнуть в окно. На пороге его встретила Платонида, сыпнула в лицо горсть муки.

Бычихин упал. Подоспевший поп сел ему на голову. Семен судорожно забился. Платонида

прижала его ноги, чтобы не стучали по полу.

Леденцов забрал ключи. Деньги и ценности, что хранились в амбаре, сгрузил в

чемоданы. В ту же ночь лесом ушел на станцию и скрылся. Платониде достался кукиш. И в

этом была Харламова ошибка. Платонида, злобно вознегодовав, выдала попа. Его искали года

два. Нашли в западных областях Белоруссии. На суде бывшие сподвижники готовы были

выцарапать друг дружке глаза.

3

Увозить Платониду на пристань после суда довелось Егору. Она лежала в тарантасе

притихшая, жалкая и плакала. Не крестилась, не шептала псалмов. Егор молча подергивал

вожжами, изредка взглядывая на свою необычную пассажирку. Святая, преподобная... И у

этой преподобной не дрогнула рука сыпнуть в рот человеку горсть муки, чтобы задушить его.

Ребят осиротила, не моргнула глазом... А и он, Егор, чуть не поддался этой святоше с

змеиной душой. Пела-напевала, обхаживала, с богом да со Христом подталкивала в Ефимово

болото... Добро, что удержался, не опоганил душу. .

Платонида плакать перестала, из-под платка одним глазом наблюдала за Егором. Слегка

дотронулась до локтя.

– Егорушко, родной...

Вздохнула скорбно. Опять притихла. Егор не оборачивался.

– Вот какая напасть обрушилась, Егорушко, на грешную твою соседку. .

– Сама виновата, – ответил Егор, не меняя позы.

Снова завздыхала Платонида, всхлипывая всё громче и громче.

– Неуж ты такой бессердечный, Егор? Неуж сочувствия в тебе не находится? А ведь я не

чужая тебе, всю жизнь рядом избами жили, – сквозь слезы и рыдания говорила она. – Пущай

я преступница, пущай лукавый попутал меня, от злобной зависти своей толкнул мою руку.

Но вседержитель умеет прощать грехи, только молись с чистой душой...

Телега покатилась под гору, на колдобинах затрясло, стало подбрасывать. Платонида

ухватилась за Егоров рукав.

– Соседушка, войди ты в моё сиротское положение... Богом молю, спаси меня...

Егор придержал коня, высвободил рукав из цепких Платонидиных пальцев. Посмотрел