Сначала Юре было удивительно, как лесопункт выполняет план. Передвижные электростанции работают с перебоями. И нередко на целые часы в разгар трудового дня замолкает шум электропил. Лебедки простаивают то из-за поломок, то из-за обрыва троса. Узкоколейка после частых аварий надолго выходит из строя, а мотовозы ремонтируются месяцами. Стыдно смотреть на погрузочные краны, что стоят ржавые, угрюмые, стоят на том самом месте, где их когда-то спустили с железнодорожной платформы, и печально взирают на людей, закатывающих тяжелые бревна на штабель с помощью первобытной ваги[32]
. В делянках люди предоставлены сами себе и все делают, как умеют. Сколько раз Юре приходилось наблюдать, как лопаются кронштейны у лебедок. Так в чем же причина этой беды? Она проста и удивительна в одно и то же время. Оказывается, чокеровщики (так звучно называют рабочих, прицепляющих бревна к тросу) вместо того, чтобы перекинуть трос через блоки, привязанные к деревьям в глубине делянки, пускают его через первый попавшийся пень. Так проще и легче для них. Но можно представить, насколько увеличивается нагрузка, когда стальной трос вгрызается в сырую древесину пня.И вот Юра пошел к Синякову. Услышав, о чем речь, тот сделал скучное лицо.
— Кронштейн, говоришь? Будет тебе шебаршить. Где я возьму его, когда и на леспромхозовском складе нет. Вот привезут, получишь… Что? Не в кронштейнах дело? Вместо блоков пни? Так что, я бог, что ли? Не пойду же я сам в делянку за вас блоки к соснам привязывать.
Юра сделал попытку возразить. Синяков не в шутку рассвирепел.
— Ты, юнец, рано учить берешься. Другие и без кронштейнов управляются. У соседей вон завсегда план перекрыт. То-то! Топай-ка назад да скажи Бызову, чтобы дурака не валял. Не сделает мне плана, покается…
От начальника Юра зашел в бухгалтерию за нарядом на смазочное. Увидел там завхоза Фишку. Тот сидел, развалившись на стуле, и, снисходительно щурясь, слушал болтовню счетовода Доретты. Плотная, румяная, в кофточке с короткими рукавами, она была из тех, про коих говорят: в сорок два года — баба ягода; в сорок пять — баба ягодка опять. Она щебетала с Фишкой, строя ему глазки, а руками безостановочно перебирала косточки на счетах. Дуня Петялина толкнула Юру локтем, бровью указав на эту парочку. Сказала:
— В делянку идешь? Давай вместе…
На улице она затрещала:
— Видел? Вот у нас соловей да галочка — молодая парочка. Втрескалась старуха в холостого Петруху. Да и правду, Фишка — детина форсистый, культуры нахватался, говорит, что орехи щелкает. Слыхал?
— Слыхал, — подтвердил Юра, — форс есть, это верно.
— Говоришь! Да тут иные чуть с ума из-за него не посходили. А счетоводка их обскакала. Приворожила… Вот погоди, и тебя околдуют…
— Меня незачем, я без форсу…
— Форс неважно. Был бы холост. Ты не женат?
Что Юре оставалось ответить?
— Бобыль.
— Ну, ничего. Попадется толковая девка, будешь как сыр в масле кататься Ты парень тоже видный…
— Спасибо за похвалу.
— А на здоровье. Правду говорю…
ХОЗЯИН КРУТОЙ ВЕРЕТИИ
От Егора Бережного до конца войны не было вестей. И вдруг он нагрянул сам в желтом полушубке с офицерскими погонами на плечах, загорелый, могучий, пахнущий ветром, прямо в Сузём, к Макоре. Та почувствовала себя в богатырских Егоровых объятиях беспомощной маленькой девочкой. Смогла только проговорить:
— Где же ты пропадал, Егорушка?
А он носит ее по комнате, смеется, целует, щекоча пушистыми усами, говорит:
— Где бы ни пропадал, нынче уж я у тебя…
Эти часы и дни Макора назвала самыми счастливыми для себя. Она, казалось, забыла обо всем, только и жила Егором и своим счастьем.
И Бережной не заметил, как пролетела неделя. На вторую неделю он вдруг почувствовал, что чего-то ему не хватает. Чего? Дела рукам. Пошел к Синякову. Обнялись при встрече, потолковали о военных буднях, поделились друг с другом воспоминаниями. Егор рассказал, как ему пришлось бедовать в окружении, бродить по вражьим тылам, воевать в партизанском отряде. Разговор перешел на дела сегодняшние. Синяков предложил Егору взять бригаду. Тот согласился и назавтра уже был в делянке. Бригада состояла сплошь из женщин. Они встретили Егора с радостью.
— Нынче, бабы, нам будет житье! О таком бригадире всю войну мечтали.
Егору бросилось в глаза странное обстоятельство: работали главным образом вручную, даже электропилы были не у всех, многие обходились старой лучковкой, бездействовали трелевочные лебедки, на нижнем складе, печально опустив длинные шеи, застыли запорошенные снегом погрузочные краны. А люди трудились напряженно, и сил у них не хватало, чтобы справиться с заданием. Егор вечером в конторе сказал об этом Синякову. Тот покрутил меж пальцами карандаш, как-то кисловато глянул на нового бригадира и сказал сквозь зубы:
— С кранами этими только морока одна. Людей бы нам побольше, вот это дело…
Со временем Бережной убедился, что первое впечатление не было обманчивым. Синяков не любил техники и боялся ее. Это подтвердил и Иван Иванович: