Арсений Ильич.
Пускай, пускай… Ведь это его дела…Соня.
Конечно, конечно. В сущности это просто. Хочет переезжать, ну и пусть. Свобода прежде всего.Арсений Ильич.
Соня, не замазывай. Я требую, Андрей, слышишь, требую, чтобы ты сейчас сказал, для чего и куда ты уезжаешь.Андрей.
Я не могу.Арсений Ильич.
А тогда я тебя не могу пустить. Это безумие. И знай, я приму свои меры.Андрей.
Какие это меры, позвольте вас спросить?Арсений Ильич.
А это уж мое дело. Я предпочитаю, чтоб тебя заперли сейчас, чем когда будет уже поздно… Ну, да это все не то… Ты приди в себя. Выслушай, что я тебе скажу. Мы с Наташей думаем, не лучше ли тебе за границу поехать? Ведь совсем развинтился. Поезжай, куда хочешь. Я тебе обещаю полную свободу. Только займись чем-нибудь. Твоя жизнь впереди. Вот веришь в революцию, так ведь после революции образованные люди еще нужнее будут.Андрей.
Я, за границу? За границу теперь? Папа, да что вы говорите. Теперь, когда каждый человек так дорог, я уеду, как какой-то пай-мальчик, науками заниматься? Чтоб родительское сердце утешить? Хорошо вы меня знаете, нечего сказать! Да, я уеду от вас, конечно уеду, только не за границу.Арсений Ильич.
Что, что? Ты опять?Андрей.
Я уж сказал вам, и это кончено.Арсений Ильич.
Что ты делаешь?Андрей.
Не стесняли? Молчите, пожалуйста. Да вы по рукам и ногам вяжете! Волю убиваете! С вами остаться это – на нет сойти. Разговоры, разговоры, легкомыслие невероятное, рассеянность, распущенность, яд какой-то подлый! Он сознание темнит, душит волю. Кисляи, сентиментальные болтуны. Трупом от вас пахнет. Я хочу на воздух, на улицу, хочу к тем, кто властно идет на смену вам, беспомощным. Я к сильным хочу – буду с ними, хотя бы жизнь пришлось отдать! Довольно мне вашей тупой лжи! Не надо, не надо, довольно!Соня.
Андрей, Андрей, как ты нас оскорбляешь!Андрей.
Я не оскорбляю, – вся русская история, вся история мира вас оскорбляет! Соня, а ты? Как ты можешь мириться, как ты можешь жить в этой духоте, в этом семейном хлеву! Я думал, ты другая вернешься… оттуда, а ты еще покорнее стала. Любовь к Борису тебя сгубила. Все ему прощаешь, то, чего человеку простить нельзя! О счастливом браке мечтаешь, как бы и свою безличную микву[9] завести… Соня, да разве ты не чувствуешь, что кто в эту микву попадет, тому крышка? И ведь чувствуешь же ты, что она все равно разваливается, уже наполовину развалилась? Кому, чему приносишь себя в жертву? Брось их, Соня. Ты ведь не любишь больше Бориса, не можешь ты любить этого своего героя порт-артурского! И не высидеть тебе все равно за семейным чайным столом, где добрые профессора отдыхают с покорными детьми после лекций в автономном университете, где только одно желание, – как бы все по-хорошему да по старинке. Слышишь, Соня… слышишь?Арсений Ильич.
Соня, не слушай! Хулиганство это! И кто тебя поставил судьей нам? Как ты смеешь судить – отца?Андрей.
Этого-то вы и боитесь! Ведь вы даже не на мою правду негодуете, вы дрожите от возмущения, что я, сын, говорю правду отцу. Разве я человек для вас? Я раб, я сын! Но помните: как человек говорю я вам человеческую правду в глаза, как человек я презираю вас с вашими спокойными кафедрами, с вашими хорошими словами, со всеми вашими семейными добродетелями, со всем вашим благополучным благородством!..Арсений Ильич.
Молчать! Вон, вон из моего дома!Андрей.
Я и сам ухожуНаталья Павловна.
Андрюша…Арсений Ильич.
Наташа, ведь это ничего? Он вернется? Ну, конечно, вернется. Ведь должен же он вернуться? Наташа? Ну, что ж ты молчишь? Вернется?Наталья Павловна.
Нет, Арсений, он не вернется.Действие второе
Арсений Ильич.
Соня.
Бланк.
Евдокимовна.
Петр Петрович Львов.
Борис
– сын его, поручик гвардейского полка. Нервный, озабоченно-растерянный.Доктор Чижов
– военный врач, подчиненный Львова. Выхоленный, самодовольный.Котков
– военный фельдшер.Дорофеев
– денщик. В генеральском сюртуке, без погон и светлых пуговиц.Денщики
– вестовые.