Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Последовавшие за петровскими преобразованиями два века ознаменовались крупными военно–политическими достижениями и культурными успехами Православно–Восточнославянской цивилизации в целом и отдельных, составляющих ее, народов. Однако «Второе Смутное время» начала XX в., при всей его связи с неблагоприятными внешними обстоятельствами (поражение в войне с Японией и истощение в ходе Первой мировой войны) продемонстрировало как изначальные, так сказать, «социогенетические» пороки, заложенные в самом основании как петровской абсолютистской системы, так и в просчетах при ее модернизации во времена «великих реформ» Александра II.

Следует отметить характер внутрикультурной дуальности Православно–Восточнославянской цивилизации, особенно рельефный с эпохи петровских преобразований. Он состоит в достаточно странном, отчасти механическом симбиозе западнических, в значительной мере государственнических, а затем и интеллигентских, социокультурных форм с традиционалистски–народными, православными, содержащими множество языческих элементов, формами.

Болезненное противоречие между ними отмечала вся русская классика, а особенно остро уже упоминавшийся нами П. Я. Чаадаев в своих «Философических письмах». В XX в. об этом писали многие, может быть, наиболее ярко Н. А. Бердяев704

. Народно–церковное и государсгвенно — (интеллигентско-) — светское начала были гетерогенными по происхождению, «своим», отечественным, и «чужим», западным. Та форма их синтеза, которая была достигнута в Киеве XVII — начала XVIII вв. (на отрезке времени от П. Могилы до И. Мазепы), была органична для украинских условий того времени. Но эксперимент по гибридизации западно–светского и народно–церковного во имя построения великой империи оказался далеко не во всем удачным.

Киево–могилянская, в своей основе латинско–церковнославянская, ученость органично вошла в плоть и кровь староукраинской культуры, преобразив и возвысив ее. Но во всероссийском масштабе подобного не произошло. Западное просвещение не смогло или не успело до начала XX в. укорениться в толще русского народа. Оно лишь разложило духовные основания его мировоззрения и жизнеустройства, что если и не породило, то, по крайней мере, усугубило катастрофу 1917 г.

В петровской, военно–бюрократической и крепостнической, империи человек оказался лишенным свободы в гораздо большей степени по сравнению не только со странами Западной Европы, с Киевской Русью или казачьей Украиной, но и Московским царством. Если Запад в течение столетий развивался за счет раскрепощения личности и ее труда (при правовом оформлении соответствующих изменений), то в Российской империи закрепощение народных масс в течение XVII–XVIII вв. неизменно усиливалось, при наличии с середины XVIII в. и противоположных тенденций по отношению к высшему классу («Указ о вольности дворянства» и пр.). Но и в последнем случае либеральные тенденции (при Елизавете, Екатерине II, Александре I) сменялись противоположными (при Петре III, Павле, Николае I). Новое, уже тотальное порабощение личности мы видим в XX в. в первой, ленински–сталинской половине периода большевистского господства.

Петровская империя (как впоследствии в еще большем масштабе СССР) в своем экономическом развитии была ориентирована не на интенсивную (благодаря раскрытию частной инициативы, изобретательству, стимулированию личных мотиваций к труду и успеху), а экстенсивную модель. Ставка делалась на безжалостную, организуемую или обеспечиваемую государством, эксплуатацию казавшихся неограниченными природных и человеческих ресурсов. Достаточно вспомнить крепостные заводы, а потом сталинские лагеря. При жестком централизованном управлении и заимствовании западной техники это порою обеспечивало успех.

При крепостной системе разгромили Наполеона. Жестко централизованная экономика во многом обеспечила победу в Великой отечественной (как важнейшей составляющей Второй мировой) войне. Но после военных успехов, связанных с сверхнапряжением бесправного народа, наступал кризис, совпадавший с технологическим рывком (переход к паровым машинам, компьютеризация) на Западе. Его следствием стали неожиданные неудачи в Крымской и Афганской войнах. Попытки преодоления кризиса были связаны с малоэффективными реформами (Александра II, перестроечных и постсоветских лет), которые лишь обостряли общественные противоречия, становясь предвестниками краха всей системы.

Закрепощение личности (без чего мощную военно–бюрократическую многонациональную державу в принципе было невозможно создать), давая временный эффект усиления страны, в дальнейшем определяло ее крах. Однако если Российская империя простояла все же три столетия, то гораздо более жестокая и бездушная тоталитарная советско–коммунистическая не просуществовала и века. Немаловажную роль в относительно быстром (по историческим меркам) крахе последней сыграла ее (но, естественно, не общества в лице лучших его представителей) принципиальная воинствующая бездуховность.