Макроскоп

— Все равно тебе не понять всех технических деталей и медицинских терминов, так что это будет объяснение для дураков, — произнес Шен с таким видом, будто сделал большое одолжение.

Она знала, что перечить ему сейчас не стоит. Он продолжил:

— Проблема была в том, чтобы заблокировать воспоминания и не пережить их. Я знал, что разрушитель где-то там, и боялся коснуться его даже пальцем. Иво он не причинил вреда, так как он был неполноценной личностью, эта неполноценность действовала как ментальный барьер, но как только я выйду и заполню собой пустующие разделы его личности, она станет завершенной, цепь замкнется и защита будет прорвана. Но без его части я не смог бы управлять телом, так что деваться мне было некуда. И, к сожалению, информация о воспоминании не сосредоточена в каком-то участке мозга. Мимолетное впечатление может быть размазано по бесчисленному количеству синапсов, как тонкий слой масла. Фактически, там происходит пространственно разнесенный синтез кислот. Таким образом, мне пришлось вначале очертить слой памяти, в котором залегает воспоминание о разрушителе, а затем, шаг за шагом, синапс за синапсом, нейтрализовать его, пока весь слой не был дезактивирован.

Он прошелся по комнате, было видно, что наслаждается, рассказывая о своем подвиге.

— Чтобы сделать это, я создал энзимные глобулы, которые были настроены только на конфигурацию радикалов, типичную для информации о разрушителе. Заметь, все это не покидая тела и мозга! Ты пыталась когда-нибудь контролировать синтез энзимов, если у тебя для этого в распоряжении нет даже тела? Думаю, что не будет преувеличением сказать, что это была самая выдающаяся операция в истории земной медицины.

Хотя ей и нельзя было позволять себе этого, но Афра была потрясена услышанным.

— Так вы управляли химическими процессами в своем собственном мозге.

— На это ушло шесть месяцев, — продолжал он. — Последним шагом была фазировка заблокированных сигналов, — это необходимо для того, чтобы я имел доступ ко всей памяти минуя разрушитель. Но мне ни к чему была поверхность мышления Иво — я унаследовал бы ее, если бы просто оградил место, которое занимал разрушитель, не восстановив при этом связи. Я не вошел в его мир, напротив, я вобрал его в себя, в сознании остался только шрам от разрушителя. Но чтобы все прошло гладко, потребовались многочисленные испытания и тщательные проверки. Для этого я и забросил его в то историческое приключение, где у него была возможность получить массу переживаний и эмоций. Я в какой-то мере управлял развитием событий и в то время, как в его сознании проходили лавины новых сигналов, я проверял старые и устанавливал новые связи.

— И все это только для того, чтобы гоняться за девушкой по помещениям станции.

— Все это во имя самосохранения. Иво был просто обязан где-то ошибиться, и он вполне мог нас всех угробить, а не только троих или четверых, как это ему уже удалось. Я не в восторге от того, что моей судьбой управляет дебил. Ведь ежели б у него хватило-таки ума позвать дядюшку, я должен был быть готовым вступить в этот мир.

— Или немного раньше.

— Он никогда не знал, где остановиться.

— Но если вам было под силу проделать такой сложный трюк, как блокировка пространственного воспоминания, — медленно произнесла она, — почему же вы не заблокировали Иво, когда все это понадобилось? Вы, похоже, прекрасно обходитесь без него. Что же помешало вам овладеть телом в нужный момент?

— Дорогуша, если я тебе это скажу, то по гроб жизни буду в твоей власти, — ответил он.

Весь его вид говорил о том, что он лжет, и именно поэтому она ему поверила.

Меркурий

В следующей комнате не было никакого громоздкого оборудования. Обстановка напоминала лекционный зал — ряды скамеек перед лекторской кафедрой. Афра прошла немного по залу и остановилась.

— У вас уже закончились символы, мистер гений? — крикнула она назад Шену.

Она знала, что на Венере проиграла не очень много — очко-два, не больше.

Ряды аудитории заполнили птицы. Воробьи, аисты, колибри, орлы, попугаи, канюки — были представлены все виды, тесное помещение было буквально набито ими, стоял жуткий птичий гам, шелестели перья, в воздухе летал пух, на пол падал помет.

И она, тоже птица, была среди них, свой вид так определить и не удалось. Она, вместе со всем этим птичьим братством была заключена в огромную клетку, в которую превратилась теперь аудитория.

Снаружи, там, где только что стояла кафедра, собрались слушатели, но это уже были люди. Все были роскошно одеты, будто старались блеском своих нарядов затмить буйство красок оперений птичьей орды.

Каждая пара одета элегантнее предыдущей, они важна шествовали мимо пернатой стаи, даже не глядя в ее сторону. На самом деле они даже не замечали птиц, настолько они были поглощены демонстрацией собственного великолепия.