Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек

В 1939–1941 годах, до начала Великой Отечественной войны, я работал в газете «Труд», где заведовал международным отделом. В ночь с 21 на 22 июня я дежурил в типографии газеты, которая помещалась тогда на Цветном бульваре. Телеграммы, приведенные выше, я сам принимал по телетайпу из ТАСС и заверстал их в рубрику «В последний час». В четыре часа утра я позвонил в ночную редакцию ТАСС, спросил: не ожидается ли чего-нибудь важного? Усталый голос ответил мне, что ничего важного не ожидается, и я подписал газету в печать.

Кремль был такой же, каким он его знал всегда, – строгий, величественный. Только теперь военных было больше. Литвинов медленно поднимался по дворцовой лестнице, внимательно всматриваясь в лица людей.

Уманский был первый знакомый, встреченный в коридоре Кремлевского дворца. Тот смущенно заулыбался, не знал, о чем говорить, потом спросил:

– Максим Максимович, может быть, я заслуживаю амнистии?

– Зачем амнистии, – ответил Литвинов. – Ведь вы не преступили закона.

Прием дипломатов начался сразу же. Сталин поздоровался с Литвиновым, покосился на толстовку, спросил:

– Почему не в черном костюме? Литвинов флегматично ответил:

– Моль съела.

На следующий день после вызова в Кремль Литвинова зачислили в Народный комиссариат иностранных дел.

Зарубежная пресса разнесла весть о том, что Литвинов был в Кремле, у Сталина. Начались разные догадки и предположения. Телеграфные агентства Америки и Англии, редакции газет запросили статьи, интервью. Литвинов начал писать. Его статьи появились в английских и американских газетах.

8 июля поздно вечером Литвинов пришел в Радиокомитет, располагавшийся в Путинковском переулке. По поручению Сталина он должен был выступить по радио с обращением к народам, говорящим на английском языке.

Бывший помощник Литвинова Ю. М. Козловский, перешедший в 1940 году на работу во французскую редакцию Радиокомитета, рассказывает: «Я находился в коридоре радиостудии, когда туда пришел Максим Максимович. Он был очень скромно одет, ходил с палочкой.

– Что вы здесь делаете, Максим Максимович? – спросил я его.

– Да вот пришел выступить по радио, – ответил Литвинов. Спросил меня, что я здесь делаю.

Как раз перед Литвиновым по радио выступил французский писатель Жан-Ришар Блок. Литвинов расспросил о нем и ушел в студию».

А через два часа телетайпы в редакциях московских газет выстучали короткое предупреждение: «Внимание! Важный материал». Говорил Литвинов по-английски, вобычной своей манере, спокойно, донося до слушателей каждую мысль. Охарактеризовал злодейские планы Гитлера, коварно нападающего на каждую страну в отдельности _в

целях осуществления своего господства над миром. Объяснил и показал, что расчет Гитлера на успех молниеносного удара на Востоке рухнул в результате героического сопротивления Красной Армии, проявляющей чудеса храбрости и упорства.

Через несколько часов зарубежные агентства сообщили, что Америка, Англия, Канада, Австралия слушают Литвинова. Подчеркнули то место в его выступлении, где он призвал все народы не давать Гитлеру ни минуты передышки, бить его сообща, без перерыва, без устали, с максимальной энергией. Информация, передававшая изложение речи Литвинова, заканчивалась словами: «…народы СССР, откликнувшись на призыв своего любимого вождя товарища Сталина, поднялись, как один человек, на Отечественную войну против гитлеризма и доведут ее вместе с другими свободолюбивыми народами до полного разгрома фашистского мракобесия и варварства».

Выступление Литвинова по радио было опубликовано во всех советских газетах. В течение лета Литвинов несколько раз выступал по радио. Работать приходилось в трудных условиях. 15 августа он писал жене в Куйбышев: «Получил на днях телеграмму от редактора „Рейнольде ньюс“, просившего прислать месседж. Послал, но имел затруднения с переводом. У меня ни стенографистки, ни машинистки английской нет, от руки писать не могу, а потому пришлось послать для перевода в Информбюро, но перевод меня не удовлетворил, пришлось внести много поправок, а переписывать некому, у меня нет даже пишущей машинки. Пишу это все, чтобы ты догадалась, как я вспоминал тебя.

Но я и без того вспоминаю и думаю о тебе постоянно. Чувствую иногда угрызения совести, что слишком рано отправил тебя и подвергаю неудобствам и неприятностям, но сроки трудно было точно предвидеть, а вообще это было правильно и неизбежно… У нас здесь ничего нового… на воздушные тревоги не обращаем никакого внимания».

В те месяцы Литвинов жил за городом. Начальник охраны выходил из себя. Теперь ему было приказано не только устеречь, но и уберечь Литвинова, а тот не обращает никакого внимания на воздушные налеты. Охрана отрывала возле дома щели, но Литвинов ни за что не хотел прятаться там.

Литвинов продолжал работать в Радиокомитете, по-прежнему много писал для иностранной прессы. Сталин явно приветствовал эту его деятельность, понимая, что авторитет Литвинова будет способствовать росту симпатий к Советскому Союзу, особенно в Соединенных Штатах Америки и Англии.