Максимализмы (сборник)

Безымянность незнакомца, отрицание всяких социальных связей (непозволение держать руку), – всё это не препятствует, а способствует радости совокупления: чем меньше знаешь партнёра, тем острее наслаждение. А успокоением для нравственности могут служить думы о муже, о возлюбленном или даже о боге. Есть верующие женщины, которые не могли испытать оргазм с мужчиной до тех пор, пока они не представили, что их ебёт Христос или Мухаммед. Получается, что вера для них укрепляется с каждым оргазмом, ибо простой смертный мужчина бессилен дать им наслаждение, а вот Христос может. Не достаточно ли это, чтобы уверовать? А по вере и воздастся тебе – оргазм она рассматривает как награду за её веру. Христа или Мухаммеда им видеть и чувствовать не требуется, а достаточно думать о них во время ебли с мужчинами.

Зияющая пропасть, которую Amy вырыла между собой и незнакомцем-ёбарем – это её непозволение взять её за руку. Amy таким способом не давала установиться социальному контакту, оставляя только сексуальный. То есть происходило изыскание и возведение в абсолют какого-то знака, который бы гарантировал сохранение верности и который бы чётко и ощутимо разграничивал любовь и секс. Этим абсолютом она сделала для себя соединение рук – близость, которая предназначена ею только для её любовника. Держаться за ручки, что так невинно, а потому и является критерием дружбы между малолетними, для Amy стало критерием высшей близости, большей, чем совместный оргазм с незнакомцем.

С какой одержимостью происходит охрана границы между любимым и незнакомцем, которая исчезает на момент оргазма! Но всегда остаётся вопрос, на который невозможно ответить, не научась читать мысли: «Кому эта граница важна – самой Amy или её ревнивому любовнику, которого она изо всех сил старается успокоить?»

Amy взывает с хитрецой к любовнику:

Ты ведь не хотел, чтобы мне было одиноко?

То есть Amy делает проверку чувств своего любовника на истинную любовь, которая заключается не в установлении собственности на тело возлюбленной, а в стремлении доставить этому телу наслаждение, причём не обязательно только самому, единолично, но и с помощью других мужчин и женщин. Логика Amy такова: если ты действительно любишь меня, то ты не хочешь, чтобы я чувствовала себя одиноко, а значит ты должен только радоваться, если в твоё отсутствие меня ублажает другой мужчина. Вот она, бескорыстная любовь, на которую вряд ли способен её любовник.

Amy просит любовника продолжать доверять ей и считать её верной. Но доверять в чём? В том, что она не ляжет с тем, кто на любовника не похож, а будет продолжать ложиться только с похожими на него? И верность остаётся непререкаемой, пока она думает о нём во время оргазма?

Но заканчивается песня старой поговоркой, которая превращается в афоризм, наполняясь новым смыслом:

Я слышала, что любовь слепа…

Как бы там ни было, Amy обзавелась иронической индульгенцией и, пока её муж сидит в тюрьме, она имеет любовников, оставаясь ему верной ровно до тех пор, пока он у неё на уме во время наслаждений. Но, вспоминая другую пословицу,

С глаз долой – из сердца вон, —

чем дольше просидит её муж-мудак в тюрьме, тем больше шансов, что Amy попадётся хороший мужик, и она перестанет думать о муже во время оргазмов, и будет лежать, держась за руки с любовниками, зная их всех по именам, и продолжит сочинять свою волшебную музыку согласно иной поговорке:

Out of sight, out of mind.

Музыкальное и женское Live Perfomance

Моя любимая Amy Winehouse, которую я, не переставая, слушаю с июня месяца, получила пять Grammy. Я бы дал ей все имеющиеся, даже за рэп. Моя страсть к новой поп-звезде не длится обыкновенно дольше месяца и сменяется другой. А тут – такое постоянство: аж восемь месяцев. Но каждый раз, когда я вижу live performance[73], меня охватывает разочарование. И это практически со всеми певцами и поп-группами.

Вскоре после своего приезда в Штаты я пошёл на выступление Emerson, Lake and Palmer записи которых я слушал в СССР и восхищался ими. Я впервые оказался на крытом стадионе, среди толпы, вопящей и курящей марихуану. Мои же кумиры, чья музыка была еле слышна за воплями толпы, устроили цирк, прыгали, как идиоты, что-то там вытворяли, а когда один из них лёг на сцену и стал, лёжа на спине, играть на «клавишах», моё недоумение перешло в омерзение.

Я точно знаю, что я хочу: не представления, а музыки. Точно также мне не нужны красивые шмотки и полупрозрачное нижнее бельё на женщине – мне нужно её голое тело. Всё получается предельно просто: от музыки я хочу музыку, а от женщины – женщину. Для народа же предлагаются игры, в которых суть скрывается с помощью забавляющих и отвлекающих моментов. Без них народ избегает, и даже страшится принимать голую суть.