Максимализмы (сборник)

Другая соседка, Полина Абрамовна, являлась знахаркой (или целительницей?), и все болезни лечила мочой. К ней приходило множество клиентов. Когда они ей слишком докучали, она неслышно подкрадывалась к двери, в которую звонил очередной мочевой пациент, и зычно объявляла: «Меня дома нет – я уехала». Ошарашенный и намочивший штаны пациент уходил.

Быть может это она, Полина Абрамовна, специализировалась на кухонной мочевой мести. Но никто её на месте преступления так и не словил. А словили другую соседку, на которую мой папа хотел подать в суд и взывал к другим соседям, чтобы объединиться в поисках справедливости. Но соседка эта была со связями и даже те, кому она подлила мочу, отказались подавать на неё в суд. Это я, разумеется, знаю по рассказам родителей.

Помню, как папа соорудил для меня железную дорогу, сам сделал поезд и рельсы с нуля, а потом над ёлкой повесил надпись «С Новым годом!», в которой буквы зажигались одна за другой, затем затухали и снова начинали оживать, стоя в очереди за общим смыслом праздничной фразы. Так что детство у меня было из рук вон счастливое.

Соседи нас донимали своим соседством, но получить отдельную квартиру тогда было невозможно, разве что выменять. Родители и дедушка с бабушкой решили сделать «ход конём» – разменять большие три комнаты и разъехаться. Так дедушка и бабушка оказались в коммунальной квартире на ул. Ленина на Петроградской стороне, а родители и я переехали в две комнаты в коммунальной квартире на Фонтанке. Второй ход конём состоял из съезжания в отдельную квартиру путём опять-таки обмена. Папа и дедушка нашли семью, которая жила на Кировском, 55 и жаждала разбежаться друг от друга в разные стороны по причине взаимной ненависти. Итого, все оказались счастливы: нам досталась отдельная квартира, а тем людям – свобода друг от друга, но зато обильные соседи.

После долгого житья в коммуналке жизнь в отдельной квартире на Кировском, 55 была великим счастьем. Я запомнил даже метраж наших трёх изолированных комнат: 16 метров родительская спальня, а потом и моей сестры, 18 метров спальня дедушки и бабушки, которая была и моей спальней, и гостиная 22 метра. Ну и разумеется кухня, и раздельные туалет и ванная с душем. Папе как изобретателю полагался дополнительный метраж и потому государство нас не теснило.

Внутри дома был большой двор с неработающим лепным фонтаном, горкой для детей, песочницей и одним большим деревом посередине. Там и проходила моя гульба до лет двенадцати, после чего пределы двора стали для меня тесны.

Двор полнился мальчишками и девчонками. Мальчишки носились, играли в пристенок, в казаки-разбойники, а девчонки чертили классики и прыгали, а также крутили изо всех сил скакалки. Когда я впервые увидел тренировку боксёров со скакалками, я был поражён, как же этот символ мужественности пользуется такой девчоночной вещью.

Во дворе среди прочих болтался мальчишка по кличке Боря Глист. Глистом его звали потому что он был тонкий как… ну глист, конечно. Как-то летом мы играли поодаль от девчонок, которые прыгали в классики. Разумеется, у всех у них были короткие юбочки или платьица. На то время мне и Боре набежало лет по десять, не больше. Боря предложил:

– Хочешь я вот той под юбку рукой залезу?

Ну как я мог отказаться? Разумеется, я одобрил интригующее намерение Бори Глиста.

Он подбежал сзади к девочке, которая, нагнувшись, чертила на асфальте мелом, засунул ей руку под юбку, сразу вытащил и убежал ко мне. Девочка удивлённо распрямилась, но Борьки уже и след простыл. Он стоял рядом со мной, и я смотрел на него, как на героя. Девочка приняла это поползновение за знак внимания (что абсолютно верно) и продолжала прыгать со своими подружками.

Боря же вошёл в раж и с моего непреходящего согласия таким же способом отметился под юбками ещё двух девочек. Девочки реагировали на это спокойно, не кричали, не плакали, не убегали в другое место, не жаловались старшим. Бросали ему вслед «дурак» (что опять-таки абсолютно верно), и продолжали заниматься своим делом.

Я тогда не представлял, что там под юбками могла найти рука Борьки, но предчувствовал, что именно там и находится самое главное. У меня самого на подобное не хватало ни смелости, ни глупости. Тем не менее, я знал, что дело это – правое, и направляя Борькину руку в очередную подъюбочность, я ощущал свою причастность к чуду.