Максимальный Дмитрий

И мы присели за знакомый столик у окна. Нам нравилось, беседуя, поглядывать за стекло на открывающийся вид. Кафе находилось в самом центре города, и поэтому за окном всегда нас ожидала нескучная смена лиц. Люди торопились, шли в разные стороны, пропуская друг друга. Иногда кто-то останавливался, встретив знакомого, и эти двое на несколько минут выбивались из общего движения. Затем, наскоро попрощавшись и сказав друг другу, наверное:

– Созвонимся!

– Давай! Пока, – или что-то подобное, вновь вливались в общий поток лиц, машин, велосипедов и сумок.

Я перевел взгляд на Димаса, и волна дружеских чувств нахлынула на меня. Как же привязался я к этому бродяге! Последняя неделя, полная событий, будто вовсе не подвластных мне, затянула меня, поглотила и наградила ощущением фатума. Но теперь, наблюдая знакомое лицо, слушая голос друга, я вновь становился самим собой.

Вера в то, что я способен делать поступки и принимать решения, вновь посетила меня. Я, гордо приподняв голову, игриво-торжественно занес в воздух чайную ложку, словно она была дирижерской палочкой, и произнес:

– Я женюсь!

Проиграв ложечкой неслышимую мелодию, я плавно опустил свой инструмент на стол, и застыл в ожидании его реакции.

Дима, сочувственно сдвинув брови домиком, трогательным голосом спросил:

– А это лечится?

– Перестань! Я теперь обязан жениться, – ответил я.

– Обязан? Что-то это противоречит твоему кодексу свободного общения с дамами.

– Нет, в этот раз я слово дал.

– И что? Слово дал, – передразнил Дима, напыщенно вытянув губы. – Скольким девицам ты слова давал, лишь бы они в ответ дали.

– Все шутишь, Дим. Я не ей слово дал, вернее, я ей тоже, но это не важно. Понимаешь, тут отец ее так все обустроил, что, в итоге, поставлен я был перед фактом. Одним его словом.

– И слово было? – спросил Дима, выдержав паузу.

– Слабо тебе, говорит, жениться?

– А ты?

– Меня словно конь лягнул, меня понесло, как только я этот вопрос услышал. На все лады стал уверять, что не слабо. Захотел, видно, красиво сыграть.

– Опять игра? Жениться-то в реальности будешь, Макс.

– Слушай, брат, я тут подумал. Семью хочу, детей своих. Деньги, дом, – все есть. Ира – красавица. Женюсь, а то буду, как ты, пришибленный юношеской любовью, ходить по жизни в одиночку. Не, я так не хочу.

– Я тоже не хочу. Но мне вот не встречаются такие Иры, как тебе, например. Не осталось хороших девушек, честных, верных, настоящих.

– Да, Дим, знаю, проверял. Она влюблена в другого, или она замужем, говорит о верности и выставляет себя этакой честной и правильной. А уже к вечеру сама на меня вешается. И где ее жених? Где муж любимый? Пара моих пошлых комплиментов, и она готова. Не было у меня еще отказов у таких «верных» дамочек. Не женись, Димас. Правильно.

– А ты женись, Макс. Слово мужика! Держи слово.

И свадьба прошла в лучших традициях. Оплачивал все отец, мой новый папа. Он не поскупился, ведь его единственная доченька замуж выходит. В моей благонадежности Петр Васильевич не сомневался, и вообще строил на меня долгосрочные планы.

Свадебный угар прошел сквозь меня, как яркий спектакль. Я ощущал себя каким-то актером, я играл роль, и мне все казалось, что можно будет остановиться и переиграть заново. Единственного зрителя, которому я был бы искренне рад в эти дни, моего друга Димаса, – не было на свадьбе. Он уехал из города и оставался очень занят.

Когда свадебное торжество завершилось, произошла какая-то, еще не вполне ясная, перемена. Сначала я почувствовал ее смутно, и никак не мог определить, что же не так. Но что-то было не так!

Как-то Ирина позвонила, чтобы я забрал ее с работы. Я заехал за ней в салон. Мы встретились, немного поговорили. Оказалось, что она задерживается, что у нее сегодня переработка, – пришла большая партия товара.

– Так что, езжай домой, Макс. А я на такси приеду, часа через три, – сказала она напоследок.

Я кивнул, бегло поцеловал ее, и вышел.

Быстрыми, широкими шагами я направился к своей машине. И вдруг почувствовал удивительную легкость. Такое же ощущение я не раз испытывал, когда, наконец, после долгой холодной зимы наступает оттепель. И вот, сменив тяжелую зимнюю куртку на весенний пуховик, а зимние ботинки на легкие кроссовки, оставив шапку дома, – выходишь на залитую солнцем, уже прогретую улицу. И идешь, вдыхая весну налегке.

Вот и сейчас я поймал подобное ощущение. Но, – падал снег, было начало зимы. И тут я понял: магнита нет. Я закрыл двери в салон, там осталась Ирина, а я вышел на улицу. Но меня не притянуло обратно к ней, не притянуло магнитом. Я резко остановился, в недоумении посмотрел на дверь, словно это в ней мог сломаться какой-то механизм. Затем сел в машину, и долго еще не хотел верить в новое ощущение.