Макушка лета

— То, что вы говорите, в основном верно, но почему-то в вашем голосе возникают элегические интонации, распространяющиеся на все возрасты, кроме молодого. Пожалуй, точнее: тональность эпитафии, наподобие вот этой... Некогда, по моим сведениям, она украшала чью-то каменную плиту на кладбище Донского монастыря. «Дорогой отец, спи спокойно, да только, смотри, больше никогда не просыпайся».

— Вы восприняли  т а к  сожаление. Сожаление, что возраст избывает первоначальные свойства — то же здоровье, ту же отзывчивость, ту же любознательность. Согласитесь: студенчество испытывает огромное тяготение к философии, к поэзии, к науке... Знание этих областей духа у значительной части стариков является остаточным знанием юности. Прошу вас не путать практическую осведомленность с истинной образованностью — она прибывает с годами — и, понятно, с интеллектуальностью. Согласитесь: интеллектуальность берет начало в образованности и обогащается размышлениями.

— О, да!

— И сразу ирония. Напрасно. К вопросу о достоинствах молодости. Некоторые из них превосходно сформулировал Бернар Гурней в книге «Введение в науку управления». Молодой, по Гурнею, несет в себе прекрасное диалектическое взаимоисключение: «...он хочет интегрироваться, адаптироваться, и в то же время противится этому». Он с ходу вбирает качества и привычки среды управления, упивается новым положением. Он избирает примеры для следования. Но вместе с тем он стремится полагаться на собственные идеалы, посматривает свысока на зубробизонов руководящего мира, срезается с ними, бунтует, мечется, кается и очаровывается образом собственных намерений, поступков, осуществленных мыслей.

— Виктор Васильевич, вы лично для чего пришли в сферу управления?

— Просто Марат Денисович поручил мне социологическую службу завода, или, как мы говорим для общепонятности, службу человечности. Эта служба составляет и претворяет в жизнь план социального развития всего заводского коллектива. Положения в плане самые насущные: внимание к условиям труда, к бытоустройству, образованию, доходам всего коллектива, каждой семьи, отдельной личности. Было здесь пренебрежение к быту человека. Жилье строили, но маловато, не предусматривались важные современные удобства. Худо было с яслями и детскими садами. Совсем не было базы отдыха за городом. Мало-помалу мы преодолеваем эту трудность. Кстати, недавно один рецензент, разбирая роман о рабочем поселке тридцатых годов, изгалялся над автором за то, что тот изобразил тяготы с питанием и жильем в те годы. Автор изобразил трудовой героизм, но и сильно нарисовал бытейский героизм. До этого почти все писали о том, что создание индустрии потребовало великой доблести в труде. Автор же романа сознательно изобразил жизнь в быту тоже как подвиг ради создания индустриального могущества Родины. Рецензент называет этот подвиг «желудочным бытом». Он обожает оперяться цитатами, даже, прошу прощения, кое-куда их вставляет, чтобы думать, что управляет собой во время полета на рецензентской метле. Он помнит слова Маркса: чтобы заниматься творчеством, надо иметь пищу, жилье и обувь, а делает вид, что не помнит. Индустриализация была трудовым творчеством рабочих, которое совершалось с подвигом в труде и быту. Все это я говорю к тому, что намерен послужить новому отношению к людям труда. Фу, что-то я ударился в словесный плакат.

— Нормально: полемика и выработка свежих гуманистических принципов. Я не могу не радоваться таким вещам. Идет серьезный процесс: добиваясь все большей отдачи от труда, все пристальней занимаются развитием быта и учреждений культуры в каждой из производственных зон. Но, увы, он требует настоятельного внедрения. Есть металлургический гигант. Он дает в год два миллиарда прибыли. Директор гиганта оченно даже гордится ею. Однажды в очередной раз он запустил в представление журналистов этот двухмиллиардный спутник. Испокон веку металлургия считалась нерентабельной. И вдруг такое волшебное достижение. Ясно, восторги! Среди нас была телевизионная дева. Природа иногда шалит: выталкивает в жизнь, как Венеру из пены морской, раскрасавиц, по-мужски умных. Но их ум словно бы действует за солнечной дымкой инфантильной женственности, так что не всегда и разберешь, детское ли это озарение или мудрость, окутанная непроизвольным кокетством. Телевизионная дева и спрашивает, отодвигая со щек русалочьи волосы: «Сколько вы тратите в год на культуру?» Директор дергается плечом и головой, по причине собственного величия дергается, и ответствует: «На социально-культурные мероприятия мы отводим пять миллионов рублей». — «Ах, пять миллионов?!» — полувопрошает телевизионная дева. Опять отодвигает длиннющие волосы, оригинально так — пястями.

Ситчиков улыбается, а через мгновение становится виновато-серьезным.