Малая земля

Невозможно подсчитать, скольким раненым она оказала первую помощь, сколько перевязала ран. Такого учета не вели врачи. Но если учесть, что каждый день, в течение восьмидесяти суток, она сама перевязывала десятки раненых, то уже мы можем представить, сколь благородным и самоотверженным был ее труд. Ведь не надо забывать, что врачи на Малой земле работали под непрерывным артиллерийским обстрелом, под бомбежкой.

О Полине Григорьевне можно писать очерк, как о хорошем медицинском работнике, скромном советском патриоте. Но она сама просила написать не о себе, а о молодом враче Марии Голушко. В своем воспоминании Полина Григорьевна описала только вечер и ночь накануне 1 мая и первомайское утро. Некоторые раненые названы ею только по именам. К сожалению, фамилии их, некоторые факты мне не удалось уточнить. Поэтому рассказываю о Голушко только на основании воспоминаний Полины Григорьевны.

2

Гитлеровцы, взбешенные провалом апрельского наступления против малоземельцев, решили испортить им первомайский праздник.

Днем тридцатого апреля, когда десантники готовились к празднику — меняли белье, надевали новые гимнастерки с погонами, они бросили на бомбежку Малой земли сотни самолетов. Опять, как и в середине апреля, тысячи бомб и снарядов кромсали клочок земли, выжигая все живое.

К вечеру в эвакоприемнике берегового госпиталя № 128 скопилось много раненых. Врач Мария Голушко не успевала делать перевязки.

Мария за год до войны закончила медицинский институт и работала детским врачом. Может быть, потому, что была детским врачом, а может быть, потому, что по натуре была такой ласковой, она не делала перевязку молча, с безразличным лицом. Несмотря на страшную усталость, находила теплое слово каждому раненому. А раненые проявляли беспокойство. Кругом рвались снаряды, бомбы, и каждому казалось, что вот сейчас в просторный, но не очень прочный блиндаж будет прямое попадание и тогда здесь обретешь смерть. Боялась и Мария. Но она не подавала вида, а только говорила.

— Терпите, мальчики, до полночи. Придут корабли, и всех погрузим на них, никто не останется. А в Геленджике — тихо, выстрелов не слышно, хорошо подлечитесь.

В блиндаж вбежала медсестра Валя, шепнула Марии:

— В операционную попал снаряд. Все врачи, сестры и раненые, которые находились там, убиты. Меня прислали помогать вам.

— Помогай. Вот этому пулеметчику перевяжи руки. Звать его Вася.

Вася был еще совсем молодой солдат. Когда его принесли, он отчаянно ругал гитлеровцев.

— В самом пекле был неделю назад — и ничего, царапины не получил. А тут шальной снаряд — и на тебе, сто чертей в глотку тому артиллеристу! Хоть бы одну, а то обе руки!

Мария успокаивала его:

— Ничего, Васенька, подлечат, двухпудовую гирю поднимать будешь каждой рукой. А ты, Петя, не переживай, — говорила она другому солдату, раненному в ноги. — Кости не перебиты, на корабль тебя отнесут.

И в этот момент раздался сильный взрыв, блиндаж заволокло пылью, просвистели осколки. Мария замерла. Кто-то застонал, кто-то истошно закричал:

— Нас здесь добьют!

Мария очнулась от оцепенения и, сохраняя спокойствие, сказала:

— Не волнуйтесь, ребята, снаряд разорвался рядом, к нам не попал. Валя, зажги свет.

Раненый, которого она звала Петей, в тревоге воскликнул:

— Меня снова ранило в живот. Доктор, что же это получается?

Мария склонилась над ним. Осколок разрезал ему живот, но внутрь не проник. Что делать? Надо раненого нести в операционную. Но операционная разрушена, все хирурги убиты. Оставить раненого так до эвакуации? Но это грозит ему смертью.

И Мария решилась сама, в этом блиндаже, прооперировать раненого. Теоретически она, конечно, знала основы хирургии, но быть в качестве хирурга ей не приходилось. Она приказала Вале найти в разрушенной операционной иглу, лигатуру. Пока та ходила, Мария застелила топчан белой простыней, перенесла на него раненого, придвинула ближе коптилку.

Опять поблизости разорвался снаряд, с потолка посыпалась земля, и белая простыня почернела.

Через минуту вбежала Валя.

— Принесла! — торжествующе воскликнула она.

Мария приступила к операции. С потолка продолжала сыпаться земля. Ей пришлось наклоняться над раненым так, чтобы прикрыть зияющую рану своим телом. Первая операция — ив каких условиях, нет даже обезболивающих средств. Скрывая волнение, Мария приговаривала:

— Потерпи, Петя, знаю, больно, но ведь ты малоземелен

Сжав побелевшие губы, Петя неотрывно смотрел на ее лицо.

Она чувствовала его взгляд и понимала, что если на ее лице появится растерянность, то может случиться что-то непредвиденное, страшное.

А снаряды продолжали рваться где-то поблизости.

Блиндаж содрогался, осколки бороздили воздух, пробивали двери блиндажа.

Но вот сшит последний шов. Мария, не разгибаясь, крикнула:

— Морфий, Валя!

Впрыснули морфий, Мария забинтовала рану и выпрямилась.

— Ну, Петя, все в порядке. Операция несложная. Осколок не задел кишки, а только распорол брюшину,

— Спасибо, доктор, — вздохнул Петя. — Я все понял. С Большой земли напишу вам письмо.