Малая земля

— Думка моя о послевоенной жизни. Вот, к примеру, война кончилась, возвернулись мы по своим хатам. Что нам треба делать? Ясное дело — будем поднимать порушенное войной хозяйство. Сколько на это уйдет времени? Три, пять лет. А вот потом, когда жизнь наладится, я напишу в Москву, чтобы мне дозволили поехать в заграничное путешествие. Поеду по тем странам, откуда полезли на нас фашисты, — в Германию первым долгом, потом в Италию. В Румынию загляну и в Болгарию наведаюсь.

— Тю, замахнулся! — удивленно кехнул кто-то.

— А что — любопытное дело, — раздался голос.

— Денег не хватит.

Загоруйко подкрутил усы и спокойно продолжал:

— А может, фронтовикам будет скидка. А может, даже бесплатные билеты давать будут. А что? Мы самого лютого врага человечества изничтожили. Должна же быть какая-то поблажка. Ну, а ежели не так, не хватит грошей, то займу у сына. Он как-никак полковник авиации, добре получает.

— Что же ты там, за границей, делать будешь? — с наивным удивлением спросил его черноволосый солдат.

— Делать-то? — Загоруйко поднял вверх палец. — Я до европейских дел большой интерес имею. Подумай сам: вот мы изничтожили фашистов, в Европе новая жизнь будет налаживаться. А как она будет налаживаться? Помещиков, кулаков, заводчиков там разных треба по шеям. Там народ сам сообразит. А дальше как? Как дальше, скажем, крестьянам быть? Треба подсказать им насчет коллективной жизни. Кое-что я в этом вопросе соображаю. Подскажу кому следует.

— Как же ты будешь заговаривать? Языков-то не знаешь.

Загоруйко почесал в затылке и уклончиво ответил:

— Крестьянин с крестьянином завсегда общий язык найдет. К тому же переводчики, сами понимаете…

— Ну, а если сконфузишься? Тяпнешь заграничного самогону — и пойдешь молоть чепуху, а то и в морду какому-нибудь бауеру заедешь, — посмеиваясь, сказал сидевший слева солдат.

Загоруйко покосился на него, с укоризной покачал головой и степенно произнес:

— Я, конечно, не дипломат, а тонко поговорить смогу и дальний прицел взять. Где треба, что треба сказать, вполне понимаю. Я на правде твердо стою, и меня там какой-нибудь Антонеску не заговорит. Да и не будет этой гнуси к тому времени.

Безуглый слушал молча, удивляясь взлету фантазии станичника.

Старый буденновец и в родной станице слыл мастером на разные байки. Бывало, как начнет рассказывать о походах Первой Конной, так только разевай рот от удивления — не отличишь, где правда, где фантазия рассказчика. Послушать его, так каждый богатырь из богатырей, может разрубить взмахом шашки всадника с конем, съесть за один присест два котелка каши, столько же борща, буханку хлеба и выпить бутыль горилки. Но Безуглый знал, что если Загоруйко и приврет, то из лучших побуждений, движимый единственным чувством — убедить и поразить слушателя. А вообще-то мужик он хороший, работящий. Полеводческая бригада, которой он руководил в колхозе, была передовой.

— Может, и меня прихватишь за компанию? — не утерпел Безуглый от желания побалагурить.

Какое-то мгновение Загоруйко не нашелся, что ответить, только нахмурился. Потом, чувствуя в голосе станичника иронию, будто нехотя, обронил:

— Прихватить можно. Только какой прок будет, ежели принять во внимание, что ты в родной станице рта не раскрываешь. Топал бы ты сейчас до своих ребят. Простынет ужин, не тебя, меня ругать будут.

— И то верно, — согласился Безуглый и сразу заторопился.

К разговаривающим подошел замполит капитан Чередниченко. Увидев Безуглого, он обрадовался.

— А я хотел связного к вам посылать. Передай Зеленцову, чтобы к двадцати трем часам прибыл в штаб.

— Это зачем же?

— Парткомиссия будет заседать.

— В партию, значит, будете принимать?

— Будем. Парень боевой, комсомолец, орден имеет.

— Что боевой — то да…

Сержант вскинул за плечи вещевой мешок, взял в руки термос и ведро с водой.

— Бувайте, — кивнул он головой и пошел.

Замполит зашагал рядом. Спросил, как дела.

— Маловато нас, — пожаловался Безуглый. — Подбросили бы человека два.

— Где их взять? — капитан развел руками. — Сам знаешь, сколько потеряли.

— Знаю, да тяжело.

— Всем тут нелегко.

— Это так, — согласился Безуглый.

Какое-то время замполит молчал, потом спросил:

— А как Петраков вел себя?

— По-настоящему.

— Ничего ты за ним такого не замечал?

— А чего — такого?

— Ну, разговоры какие-нибудь, может, уединяется.

— Я вам скажу, товарищ замполит, если бы все так воевали, как Петраков, то переколошматили бы уже всех фашистов. А почему вы о нем так спрашиваете?

— Просто так.

— Ну, коли так, то понятно…

— Я рад, что Петраков воюет отлично, — облегченно вздохнул капитан.

Безуглый покосился на замполита.

— А почему, спрошу вас, от него следовало ожидать другого? Он же моряк, советский парень…

— Я другого не ожидал. Но есть такие, кто сомневается.

— На каждый чих не наздравствуешься.

— Верно, сержант, — замполит улыбнулся и так посмотрел на сержанта, словно тот дал ответ на мучивший его вопрос.

Был он молод, этот замполит, и не искушен во многих партийных делах. Но он был честен и смел, сложные вопросы воспитания солдат и руководства батальоном решал по интуиции, или, как говорил он, по партийной совести.