Мальчик, который кричал «олень!»

– Ничего, их будет все меньше и меньше, – сказал папа, будто извиняясь. – Сейчас проползем этот кусок, а на трассе уже разгонимся как следует.

– Веди осторожнее, мы никуда не спешим.

Мама говорила это в каждой поездке, даже когда сама была за рулем, и обычно Василий был с ней согласен (про себя, вслух он решения водителя, будь то мама, или папа, или кто-то еще, никогда не комментировал), но сейчас он не удержался, пробормотал себе под нос: «спешим, очень спешим». Они как раз выехали из города и попали в особенно плотный и неприветливый лесной коридор. Какое облегчение, что, несмотря на мамин недовольный вздох, папа ускорился. Быстрее, быстрее выскочить из заснеженных клещей елок и сосен. Быстрее добраться до того места, куда они едут.

А куда они едут-то?

– А куда мы едем-то?

Прозвучавший в ответ набор звуков был Василию настолько незнаком, что он не смог понять, кто ему ответил – мама или папа. Слово – название – отдавало посторонним акцентом, который сбивал с толку и мешал узнавать даже обычные, нормальные слоги.

– Куда-куда?

На этот раз Василий был настороже: сосредоточился и вслушивался внимательно, как на занятии по английскому языку.

– Отепя, – одновременно ответили папа с мамой; он – не без шутливого, но все же раздражения и с мягкой «е» посередине, она – с привычным терпением и глубоким, певучим «э».

– На лыжах кататься, – добавила мама, – в лесу. Там еще озеро рядом, можно гулять…

Василий уже не слушал. Лесные клещи смыкались, и не важно было, как быстро едет папа, теперь-то они уже никогда – никогда! – не выберутся из леса и из «настоящей» зимы. Ошарашенный этим осознанием, Василий зажмурился так, что искры в темноте засверкали и загудело в ушах, а потом раздался крик – настоящий, не в голове, – машина дернулась, заскрипела, вильнула, проехала еще чуть-чуть и замерла.

Василий открыл глаза и с запозданием заплакал. Было немного больно и много – страшно. Голос мамы прорывался к нему отдельными словами, которые слишком сложно сейчас было уложить во фразы:

– Ты в порядке… не ушибся… олень… просто на дорогу выскочил.

Папа отмалчивался – видимо, чтобы не срываться на ругательства. Олень же – теперь Василий видел его через водительское стекло: небольшое, какое-то облезлое животное – дергал ушами и не спешил убегать. Прошло еще несколько неловких секунд, прежде чем он дернулся всем телом, подпрыгнул и исчез в редких кустах, окружавших дорогу.

– И откуда он только взялся? Ты его видела? Я нет. Чертовы животные… почему до сих пор сетки не натянули или заборы? Какая польза от знаков?

Мама изогнула руку над лыжами и гладила папу по плечу. Пальцы ее при этом подрагивали – Василий видел это даже сквозь слезы.

– И ты тоже хорош, – рывком обернулся папа. – Чего ревешь? Подумаешь – тормознули резко. Ремень удержал, значит все нормально. Все хорошо у нас, все пристегнутые.

– Я больше не буду, – прошептал Василий.

Ему и правда больше не хотелось плакать, расстраивать маму, которой и так сейчас было нелегко, судя по тому, с каким усердием она гладила папино плечо. Одна радость для нее – дальше папа поехал медленно, настолько, что к тому моменту, когда они остановились в конце казавшейся бесконечной цепочки машин («граница», – объяснили ему, ничего не объясняя), Василий почти привык к лесу и, в отдельные мгновения, даже забывал его бояться. Отгороженный, к тому же, справа стеной фур, тот заметно потускнел и потерял часть своего угрожающего величия.