Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Но некоторых нервы уже подводили – в том числе и Фрица. Постоянный страх, усиленный изоляцией, в которой их держали, рос у него внутри. Он успел привыкнуть к ежедневной работе на стройке, которой обязан был своим выживанием, привык состоять в строительной команде, и безделье причиняло ему дополнительные страдания. Фриц понимал, что рано или поздно его объявят лишним ртом и отправят к «Черной Стене» или в газовую камеру, как всех остальных. От этого тревога превращалась в ужас. Он пришел к выводу, что только заявив о своих навыках кому-нибудь из начальства и снова приступив к работе, сможет спастись.

Этими мыслями он поделился с отцом и близкими друзьями. Они немедленно опровергли его поспешные выводы, напомнив первое правило выживания: никогда не привлекать к себе внимания. Но Фриц был молод и упрям, и он убедил себя, что точно умрет, если ничего не предпримет.

Первым, к кому он обратился, был блокфюрер – старший их барака. С мужеством отчаяния Фриц заявил о себе.

– Я опытный строитель, – сказал он. – Мне хотелось бы, чтобы меня назначили на работы.

Старший посмотрел на него с удивлением, приметив в том числе звезду у Фрица на форме, а потом пожал плечами.

– Никогда не слыхал про евреев-строителей.

Фриц поклялся, что говорит правду, и блокфюрер – необычно сговорчивый для эсэсовца-охранника – отвел его к рапорт-фюреру, красавчику Герхарду Паличу.

Палич был одним из редких представителей СС, воплощавших арийские идеалы атлетической, скульптурной мужской красоты, и отличался внешней доброжелательностью и обаянием. Но все это была опасная иллюзия. Он считался одним из рекордсменов по количеству убийств. Число жертв, которых он собственноручно расстрелял у «Черной Стены», не поддавалось подсчету; его любимым оружием была пехотная винтовка, и он расстреливал заключенных в затылок с беззаботностью, поражавшей даже его товарищей по СС. Комендант Освенцима Рудольф Хёсс часто следил за тем, как Палич проводил казни, и «ни разу не заметил в нем ни малейших эмоций»; он убивал «беспечно, с ровным настроением и спокойным лицом, без всякой спешки»[341]. Если случались задержки, он отставлял винтовку и что-то радостно насвистывал или болтал с товарищами, пока не наступал момент продолжать. Он гордился своей работой и не испытывал ни малейших укоров совести. Заключенные называли его «главным ублюдком в Освенциме»[342].

И вот к этому человеку Фриц решил обратиться, чтобы рассказать о себе. Палич отреагировал так же, как блокфюрер – он никогда не слышал о строителях-евреях. Однако комендант был заинтригован.

– Я тебя испытаю, – сказал он и добавил: – Если ты меня пытался обмануть, расстреляю на месте.

Он приказал блокфюреру вывести заключенного на улицу и дать ему что-нибудь построить.

Фрица отвели на стройплощадку. Удивленный надзиратель выдал ему инструменты и, думая, что сейчас разоблачит хитроумного еврея, скомандовал выложить простенок между двумя окнами – непосильная задача для человека, не обладающего достаточным опытом в строительстве.

Несмотря на нависшую над ним угрозу, Фриц впервые за несколько недель чувствовал себя совершенно спокойно. Взяв мастерок и кирпич, он приступил к работе. Руки его двигались быстро и умело: он зачерпнул из ведра раствор и выложил его на предыдущий ряд кирпичей, прошелся по нему острием мастерка, равномерно распределил серую массу, ловкими движениями снял излишки с краев. Потом положил первый кирпич на место, стер раствор, положил следующий, и еще, и еще. Он действовал быстро и в полной тишине, как привык под пристальным взглядом эсэсовских надсмотрщиков, и кладка выходила аккуратная и ровная. К удивлению надзирателя, парень выложил основание для прекрасного, практически идеального простенка.

Через два часа он вернулся к воротам лагеря в сопровождении донельзя пораженного блокфюрера.

– Он и правда умеет строить, – сообщил тот Паличу.

На обычно холодном лице Палича отразилось недовольство: сама мысль о том, что еврей может быть строителем – честным рабочим, – шла вразрез со всем, что он считал истинным и верным. Тем не менее он записал номер Фрица и отослал его назад в барак.

Никаких немедленных перемен не последовало, но позднее, 30 октября, на одиннадцатый день с их приезда, на бухенвальдцев наконец обратили внимание.

После утренней переклички всех новичков заставили пройти парадом перед эсэсовскими офицерами. Там были не только четыреста человек из Бухенвальда, но еще и более тысячи узников Дахау, Нацвейлера, Маутхаузена, Флоссенбюрга и Заксенхаузена, а также 186 женщин из Равенсбрюка – всего 1674 человека[343]. Им приказали раздеться донага и медленно идти мимо офицеров, чтобы те могли провести тщательную оценку. Тех, кто казался старым или больным, отправляли налево, остальных направо. Каждый прекрасно понимал, что ждет тех, кто стоит слева. Соотношение было половина на половину.