— Говорю ли я это отвратительное слово как бранное, как непристойное и грязное богомерзкое ругательство, которое сплошь и рядом слышишь на улице или в пабах? Иди к черту! Ну и черт с тобой! Было чертовски весело! Да пошло оно все к черту! Черта с два я налью тебе еще! Нет, я говорю сейчас о враге рода человеческого, о Сатане, который вместе с падшими ангелами, по приговору Страшного суда, был низвергнут в геенну огненную, именуемую адом. Ад — это дом, полный бесконечных мучений. Ад — это вместилище греха и порока, самое место для тех, кто плюет в лицо Господа нашего Иисуса Христа, для тех, кто находится сейчас среди нас, кто отвергает благодать Божию, умирает — помоги им, Господи! — без покаяния и попадает в геенну огненную, чтобы присоединиться к легионам проклятых, обреченных на вечные муки. Вы когда-нибудь хоть на миг задумывались о бесконечной агонии тех, от кого отвернулся Господь? Вы когда-нибудь обжигали палец, прикуривая трубку от слишком короткой спички? Вы когда-нибудь пробовали хотя бы минуту подержать палец в пламени обычной сальной свечи? Нет, никогда! Только полный идиот может причинить себе подобный вред. А теперь представьте себе боль, только в миллион раз сильнее, пронзающую все тело. И когда вас окунут в кипящую лаву, всю в столбах пламени, и вы будете задыхаться от дыма, пара, пены и смрада преисподней, а потом черти будут пытать вас раскаленными докрасна вилами и щипцами, и кругом будут раздаваться стоны и вопли таких же потерянных душ, корчащихся в адских мучениях, и при этом только одна мысль будет снедать вас, причиняя непреходящую муку, мысль, что вам некого винить, кроме самих себя, что у вас был шанс, но вы его отвергли, бросив его вместе с ругательством в лицо Всевышнего, что если б вы только послушали вашего бедного старого каноника в оное воскресенье, то теперь были бы уже в раю, в обществе избранников Божьих, где царят вечное блаженство и вечная радость перед светлым ликом воскресшего Господа нашего Иисуса Христа.
После такой убийственной речи в церкви воцарилась мертвая тишина. Не преминув воспользоваться достигнутым преимуществом, каноник продолжал:
— Я говорю с вами об этом в нашей прекрасной церкви, в соборе, подаренном щедрой и поистине святой женщиной, нашей госпожой Донован. Многие из вас, слава тебе, Господи, являются добрыми католиками. Но есть и такие, — повысил голос каноник, — из тех, что сейчас толкутся в дверях или теснятся на задней скамье, которые снимают пиджак не для того, чтобы трудиться в поте лица, а лишь для того, чтобы ввязаться в очередную драку. У них от безделья уже мозоль на спине выросла и задница из штанов вываливается, а они только и знают, что сидеть на тротуаре у дверей ближайшего паба. А вы, расфуфыренные распутницы, с притворной скромностью прячущиеся сейчас за колоннами, вы — размалеванные, напудренные и расфранченные — околачиваетесь каждый вечер у бара в шали поприметнее, чтобы подцепить какого-нибудь недотепу… И, Боже, спаси и помилуй несчастного дурака, когда он проснется на следующее утро! Я к вам обращаюсь, а также ко всем, кто погряз в смертных грехах, и повторяю, что ангел-мститель не спускает с вас глаз. Но если вы не захотите внять моим словам, если отринете их от себя с ругательством на устах, я скажу вам: «Слово мое верно!»
Десмонд, оглушенный проклятиями каноника, сидел на узкой скамье, изнемогая под тяжестью облачения и чувствуя, что потихоньку начинает терять последние остатки сил. Скудный завтрак не мог его насытить, да и сам Десмонд не способен был выдержать строгие ограничения Великого поста, а просить сделать для него исключение и освободить от необходимости поститься было абсолютно невозможно. Он с тоской вспомнил о своем дорогом друге, о госпоже Донован, — казалось, ее уже целую вечность не было в «Маунт-Вернон», — и гадал про себя, что могло стать причиной столь долгого отсутствия, сгорая от нетерпения увидеть ее вновь.
Это случилось десять дней назад. Он как раз совершал свой обычный обход, когда она позвонила и передала через каноника, что должна срочно уехать в Швейцарию. Был ли вызван столь стремительный отъезд юридическими причинами? Нет, невозможно. Летом она три месяца подряд прожила в своем доме вблизи Веве, что по закону давало ей право на постоянное проживание в Швейцарии.
Десмонд, к собственному замешательству, вдруг понял, что безумно хочет, чтобы госпожа Донован поскорее вернулась. Но в этот момент дружный вздох облегчения, а затем шаркание ног и грохот отодвигаемых скамеек, который свидетельствовал, что служба закончилась, вернули его к действительности. Он встал со своего места, а каноник величавой поступью прошел мимо, чтобы преклонить колена перед дарохранительницей.
Десмонд тут же вернулся к алтарю и, преодолевая усталость, завершил богослужение. Через двадцать минут он уже был в доме священника.