– Понятно все. С совестью своей сам разбирайся. Да… не знаю, имел ли ты в виду видеокамеры по периметру универмага, но тебе и здесь повезло: камеры стоят кое-где, и ни одна из них не просматривает тот участок, где стояла девятка. Может быть, это Стас заранее выбрал такое место, предварительно вычислив камеры видеоконтроля.
– Если честно, этот момент я совершенно упустил. Что же, остается считать, что мне действительно необыкновенно повезло. А ведь мог запросто запалиться. Стоило Стасу только поставить машину в другой сектор стоянки, и я был бы как на ладони в мониторах охраны универмага.
– Совершенно необязательно. Качество изображения в тех камерах очень далеко до желаемого. Еще не факт, что можно определенно узнать человека, хотя вероятность неплохая. Ладно, чего теперь об этом. Что дальше думаешь делать? Как жить собираешься?
– От тебя зависит, сольешь меня своим бывшим коллегам или нет?
– Я уже объяснял тебе, что доказательств против тебя не имеется. Даже если я и сообщу официалам о моем мнении в отношении этого убийства, доказать твою причастность будет нереально. Это возможно только в одном случае, а именно: ты сам во всем сознаешься. Но даже тогда тебе будет очень трудно доказать, что именно ты совершил это убийство. Никто тебя не видел, свидетелей нет, джинсы ты уничтожил, – сыщик с хитрой улыбкой посмотрел на своего друга, который утвердительно кивнул на его слова, – так же как и мобильные телефоны с сим-картами на подставных лиц. Доказать, что это твоя пуговица, заклепка от джинсов, невозможно, если самих брюк уже нет. На удавке и в машине твоих следов не имеется, ты в перчатках был. Единственное, что ты сможешь сделать, чтобы доказать свою причастность к убийству Стаса, это рассказать, где и когда ты приобретал левые сим-карты, легализовать номера мобильных своего телефона и Стаса и подтвердить количество звонков вашего общения согласно датам и времени. Но и то это будет лишь косвенное доказательство твоей связи с Кормильцевым. Да, еще… доказательством может также являться и остальной кусок шнура, из части которого ты и соорудил удавку. Но ты ведь и это все конечно же уничтожил. Так что решай все сам. Я уже забыл все то, о чем ты мне сейчас рассказывал.
– А не заинтересуется всем этим твой Вадим Иванович? Он ушлый опер, может докопаться.
– Я подозреваю, что он уже и сейчас имеет на этот счет свое мнение и оно где-то рядышком с реальностью. Но именно то, что он, как ты правильно отметил, ушлый опер, не будет он копать в данном направлении. Он прекрасно видит перспективу раскрытия, а также ее необходимость. У него куча дел, которыми действительно надо заниматься. Так что, повторюсь, решай сам.
– А что бы ты на моем месте сейчас делал?
– Прежде всего, постарался бы не оказаться на твоем месте. Ну, а если все же произошло бы что-то подобное, я бы правильно распределил полученные от депутата деньги за освобождение Рёмы и постарался по возможности помочь пенсионерке, тете Исаевой, забыл уже, как и зовут ее. Ну, и Маринку конечно же не обижал. Все же разводитесь?
– Да, мы уже все обговорили. Я все оставляю ей, себе беру лишь машину. Уеду в Валдай. А там видно будет. Когда родится ребенок, возможно, в Новгород переедем.
– Ладно, интересная штука жизнь, не знаешь, какой сюрприз она тебе может преподнести в любой момент.
– Кстати, Серега, а ты когда понял, что я завязан во всей этой истории? – Фадеев с любопытством уставился на Сергея.
Сыщик с легкой улыбкой взглянул на Виктора: