Мальчик на вершине горы

– Да, я ее хорошо знаю. Она часто заходит к моему папе в магазин за бумагой и чернилами.

– А Эрнста, шофера Фюрера?

– С ним я ни разу не разговаривала, но видела в Берхтесгадене. А в чем дело?

Пьеро тяжко вздохнул, помолчал в нерешительности и немного погодя сказал:

– Ничего.

– Как это ничего? Зачем же ты о них заговорил?

– Как думаешь, они хорошие немцы? – отважившись, выпалил он. – Нет, это глупый вопрос. Все же зависит от того, как понимать слово хороший

, да?

– Нет. – Катарина положила в книгу закладку и посмотрела Пьеро прямо в лицо. – Не думаю, что слово хороший можно понимать по-разному. Ты либо хороший, либо нет.

– Я, наверное, вот что хотел спросить… По-твоему, они патриоты?

Катарина пожала плечами:

– Мне почем знать? Хотя как раз вот патриотизм можно понимать очень по-разному. У тебя, к примеру, один взгляд на патриотизм, а у меня – полностью противоположный.

– У меня взгляд такой же, как у Фюрера.

– Вот именно. – Катарина отвела глаза и стала наблюдать за детьми, игравшими в углу двора в классики.

– Почему я тебе не нравлюсь как раньше? – спросил Пьеро после долгого молчания, и Катарина повернулась к нему. По выражению лица было ясно, что вопрос ее удивил.

– А с чего ты решил, что не нравишься мне, Петер?

– Ты больше не разговариваешь со мной. И пересела к Гретхен Баффрил, и даже не объяснила почему.

– Видишь ли, Гретхен стало не с кем сидеть, – спокойно произнесла Катарина, – после того как Генрих Фурст ушел из школы. Я просто хотела, чтобы ей не было одиноко.

Теперь Пьеро отвел взгляд и сглотнул, уже пожалев, что затеял этот разговор.

– Ты же помнишь Генриха, да, Петер? – продолжала она. – Такой хороший мальчик. Очень милый. Помнишь, как мы все испугались, когда он пересказал нам, что говорит о Фюрере его отец? И как мы все пообещали никому ничего не говорить?

Пьеро встал и отряхнул брюки сзади.

– Что-то холодно становится, – бросил он. – Пойду внутрь.

– А помнишь, как мы узнали, что папу Генриха ночью забрали прямо из постели и уволокли куда-то, и больше его в Берхтесгадене никто не видел? И что Генриха и его младшую сестру мама увезла в Лейпциг к своей сестре, потому что им стало не на что жить?

В школе раздался звонок, и Пьеро посмотрел на часы.

– Твой галстук. – Он показал пальцем. – Пора. Надевай.

– Не волнуйся, надену, – сказала она ему в спину. – В конце концов, мы же не хотим, чтобы бедняжка Гретхен завтра утром снова сидела одна, правда ведь? Правда, Пьеро? – прокричала она, но он затряс головой, делая вид, что это к нему не относится, и когда вошел в здание, то каким-то образом успел стереть неприятный разговор из памяти. Запихнул его на дальнюю-предальнюю полку в голове – туда, где пылились воспоминания о маме и Аншеле; туда, куда он почти уже не заглядывал.

Фюрер и Ева объявились в Бергхофе накануне сочельника; Пьеро как раз отрабатывал во дворе строевой шаг с винтовкой. Едва устроившись, они позвали его к себе.

– Сегодня в Берхтесгадене будет праздник, – сказала Ева. – Рождественское представление для детей. Фюрер хочет взять тебя с нами.

Сердце Пьеро восторженно подпрыгнуло. Он никогда никуда не ходил с Фюрером и сейчас легко представил себе зависть горожан, когда те увидят его рядом с их обожаемым лидером. Он будет все равно что сын Гитлера.

Пьеро надел чистую форму и приказал Анге до зеркального блеска начистить его сапоги. Когда она принесла их обратно, он, даже не взглянув, заявил, что этого недостаточно, и отослал чистить дальше. Анге направилась к двери.

– Смотри, чтоб мне в третий раз не понадобилось просить, – рявкнул Пьеро ей вслед.

Позже, выйдя вместе с Гитлером и Евой на гравиевую площадку перед домом, он чуть не лопался от важности; так горд он еще не бывал ни разу в жизни. Они втроем устроились на заднем сиденье автомобиля и поехали вниз с горы. Пьеро через зеркальце на лобовом стекле следил за Эрнстом и пытался понять, что тот затевает в отношении Фюрера, но для шофера, который периодически поглядывал в зеркало, проверяя дорогу, Пьеро, казалось, был пустым местом. Он считает меня ребенком, злился мальчик. Думает, я вообще ничего не значу.

Они въехали в Берхтесгаден. На улицах толпы встречающих размахивали флажками со свастикой, громко выкрикивали приветствия. Гитлер, невзирая на холодную погоду, велел Эрнсту опустить крышу, чтобы люди могли его видеть, и те восторженно ревели вслед проезжающему автомобилю. Гитлер с очень серьезным видом непрерывно салютовал, а Ева улыбалась и махала ладошкой. Эрнст остановился у муниципалитета, мэр вышел встречать высоких гостей. Гитлер пожал ему руку, а мэр принялся подобострастно кланяться, отдавать салют и снова кланяться и в итоге так запутался, что Гитлеру пришлось положить руку ему на плечо, чтобы он успокоился и дал наконец пройти.

– А ты, Эрнст, не с нами? – спросил Пьеро, заметив, что шофер медлит.

– Нет, я должен остаться в машине, – ответил тот. – А ты иди. Когда все закончится, я буду вас встречать.