Мальчик. Рассказы о детстве

11 августа

Дорогая мама,

это будет очень короткое письмо. Мы сейчас отправляемся в базовый лагерь в 30 милях отсюда. Мы прибыли в Сент-Джонс и сразу сели на поезд до Гранд-Фоллс, вечером около 5 часов. Природа в Сент-Джонсе прямо как в Норвегии, чем дальше в глубь, тем зеленее…

Затем последовали два года интенсивного обучения в компании «Шелл» в Англии. Нас, стажёров, поступивших на работу в один год, было семеро, и каждого тщательно готовили к тому, чтобы высоко нести знамя компании в той или иной далёкой тропической стране. Мы неделями торчали в порту на гигантском нефтеперегонном заводе с инструктором, который рассказывал нам всё, что только можно, про нефтяное топливо, и дизельное топливо, и газойль, и смазочное масло, и керосин, и бензин…

За этим последовали месяцы в главном управлении в Лондоне – там мы изучали изнутри, как функционирует большая компания. Я по-прежнему жил в Бексли, в Кенте, с мамой и тремя сёстрами, и каждое утро, шесть дней в неделю, включая субботу, я надевал унылый деловой тёмно-серый костюм, завтракал ровно в семь сорок пять и в мягкой коричневой фетровой шляпе и со сложенным зонтиком в руке спешил вместе с толпой мужчин в таких же деловых тёмно-серых костюмах на поезд в Лондон, отходивший в восемь пятнадцать. Мне было легко сливаться с этой толпой. Все мы были очень серьёзные, исполненные чувства собственного достоинства джентльмены, спешившие в свои конторы в лондонском Сити, где каждого из нас ждали – так мы думали – крупные финансовые операции и другие чрезвычайно важные дела. Большинство моих попутчиков были в котелках, а некоторые, как я, в мягких фетровых шляпах; тогда, в 1934 году, в том поезде не было ни единого человека с непокрытой головой. Выходить на улицу без шляпы было неприлично. И все мы до одного, даже в самые солнечные дни, ходили со сложенными зонтиками. Зонтик был нашим опознавательным знаком. Без него мы чувствовали себя словно голые. Кроме того, это был признак респектабельности. Сантехники или дорожные рабочие никогда не ходили на работу с зонтиками. Иное дело мы, деловые люди.

Деловой человек

Мне это нравилось, очень. Я начал понимать, как просто и легко жить, когда у тебя один и тот же строгий распорядок дня, нормированное рабочее время, твёрдый оклад и тебе не нужно думать самостоятельно. В сравнении с такой жизнью жизнь писателя – абсолютный ад. Писатель сам заставляет себя трудиться. Он сам назначает себе часы работы, и, если он вообще не подойдёт к письменному столу, некому будет его распекать и стыдить. Если он пишет художественную прозу, то мир его полон страха. Каждый новый день требует новых идей, а писатель никогда не знает наверняка, придёт ему что-то в голову или нет. Два часа за письменным столом выматывают этого писателя до полного изнурения. За эти два часа он побывал в дальних странах, за много миль от своего письменного стола, он провёл это время среди совершенно других людей, и попытки вернуться в знакомую гавань требуют гигантских усилий. Это почти шок. Писатель выходит из рабочего кабинета, как сомнамбула. У него пересохло в горле. Ему хочется выпить. Он не может не выпить! Почти каждый писатель в мире пьёт больше виски, чем следовало бы, это неоспоримый медицинский факт. Он делает это, чтобы придать себе веры, надежды и храбрости. Только круглый дурак становится писателем. Его единственная награда за этот выбор – абсолютная свобода. Над ним нет начальства, кроме собственной души, потому-то, я уверен, он и выбирает писательство.

Компания «Шелл» оказала нам, стажёрам, большую честь: после года в главном управлении нас всех отправили в отделения «Шелл» в разных уголках Англии – изучать искусство торговли. Я попал в Сомерсет и провёл несколько славных недель, продавая керосин престарелым дамам в сельской глуши. На своём керосиновозе, у которого сзади был краник, я заезжал в Шептон-Мэллит, или в Мидсамер-Нортон, или в Темпл-Клауд, или в Чу-Магну, и, заслышав рёв моего мотора, все старушки и девчонки выходили из своих домиков с кувшинами и вёдрами, чтобы купить галлон керосина для ламп и обогревателей. Это прекрасная работа для молодого человека. Никто ещё не заработал нервного срыва или сердечного приступа от продажи симпатичным крестьянкам керосина из краника в хвосте керосиновоза в тёплый летний денёк в Сомерсете.

Но в 1936 году меня внезапно вызвали обратно в Лондон, в главное управление. Один из директоров пожелал меня видеть.

– Мы отправляем вас в Египет, – сказал он. – Трёхгодичная командировка. Потом полгода отпуска. Готовьтесь, у вас неделя на сборы.

– Но сэр! – воскликнул я. – Почему Египет? Я совсем не хочу в Египет!

Этот великий человек отпрянул в своём кресле так, будто я швырнул ему в лицо тарелку с яйцами всмятку.