- Да. Мы никогда не имеем дело ни с кем старше сорока пяти лет. Есть сотни и тысячи подходящих пар, которые, маясь в ожидании, буквально взывают к нам.
- Но отвергнутые запросы, - предположил Либерман, - скорее всего, проходили через руки Фриды Малони?
- Через нее или через кого-то другого из регистраторов, - объяснила миссис Тиг. - Всю нашу корреспонденцию и запросы мы храним в течение трех лет. В свое время срок этот равнялся пяти годам, но нам пришлось сократить его из-за нехватки места.
- Благодарю вас. - Либерман встал, держа в руках портфель. - Вы очень помогли мне. И я вам искренне благодарен.
Из телефонной будочки напротив Музея Гуггенхейма, поставив на тротуар сумку и портфель, он связался с мистером Голдвассером в лекционном бюро.
- У меня для вас плохие новости. Я должен возвращаться в Германию.
- О, Боже! Когда?
- Сейчас.
- Вы не можете. Сегодня вечером вас ждут в Бостонском университете! Где вы?
- В Нью-Йорке. И сегодня вечером я уже должен сидеть в самолете.
- Вы
- Знаю, знаю! Вы думаете, мне самому нравится отменять выступления? Вы думаете, я не знаю, какая это будет головная боль для вас и для тех, кому вы меня отрекомендовали? Это...
- Не могу себе представить...
- Это вопрос жизни и смерти, мистер Голдвассер. Жизни и смерти. А может, и чего-то большего.
- Черт бы вас побрал! Когда вы вернетесь?
- Не знаю. Может, мне придется кое-где побывать. А потом перебраться в другое место.
- Вы хотите сказать, что
- Верьте мне, если бы я не был должен...
- Такое случалось со мной только один раз за восемнадцать лет, но в тот раз я имел дело с
- Чем я и занимался, слушая вас, - сказал он. – Я должен уезжать. Но, видит Бог, как бы я хотел, чтобы этого не было.
На такси он добрался до аэропорта Кеннеди и обменял свой билет до Вены на рейс до Дюссельдорфа через Франкфурт: самый ранний рейс отходил в шесть часов.
Он купил книгу Фарраго о Бормане и, примостившись у окна, провел остаток дня за чтением.
Глава пятая
Ожидалось, что обвинение, выдвинутое против Фриды Малони и восьми других лиц о соучастии в массовых убийствах в концлагере Равенсбрюк, будет оглашено со дня на день; так что, когда в пятницу 17 января Яков Либерман появился в офисе адвокатов Фриды Малони «Цвибел и Фасслер» в Дюссельдорфе, его встретили более, чем ледяным приемом. Но Иоахим Фасслер достаточно давно подвизался на этой стезе, чтобы понимать: Яков Либерман явился сюда отнюдь не для того, чтобы, скажем, позлорадствовать или просто отнимать у них время; ему что-то надо и, следовательно, он может предложить что-то взамен или, во всяком случае, с ним можно будет о чем-то сторговаться. Посему, предварительно включив диктофон, Фасслер пригласил Либермана в свой кабинет.
Он оказался прав. Этот еврей хотел встретиться с Фридой и задать ей несколько вопросов на тему, не имеющую никакого отношения ни к ее деятельности во время войны, ни к предстоящему процессу - о ее пребывании в Америке, точнее, о времени с 1960-го по 1963-й годы. Что за американские дела? Организовывала ли она кому-нибудь адаптации на основе информации, которую она могла почерпнуть из досье в агентстве «Раш-Гаддис»?
- Ничего не знаю ни о каких адаптациях, - сухо сказал Фасслер.
- О них знает фрау Малони.
Если она согласится увидеться с ним и откровенно и полно ответить на его вопросы, он в обмен поведает Фасслеру о тех показаниях, которые предполагают дать на суде некоторые из свидетелей, которых ему удалось разыскать.
- Кто именно?
- Никаких имен. Я сообщу вам только об их показаниях.
- Бросьте, герр Либерман, вы же понимаете, что я не собираюсь покупать кота в мешке.
- Ей ничем не придется жертвовать и цена высока. Час или около того ее времени. Сомневаюсь, чтобы она была очень занята, сидя в камере.
- Она может отказаться говорить на тему о незаконных адаптациях.
- Почему бы не спросить ее самое? Имеется три свидетеля, о показаниях которых мне все доподлинно известно. Выбирайте: или они обрушатся вам как снег на голову в зале суда, или же завтра вы получите о них представление.
- Честно говоря, меня это не очень беспокоит.
- Тогда, как мне кажется, каши мы с вами не сварим.